«К Государю я отправил желание ваше о зачислении генерал-майора Грамотина по особым к вам поручениям; таковых положено иметь четыре, состоит уже 12. Грамотин будет 13-й. Пропустит ли это Его Величество, не ручаюсь; между тем вновь поступило представление о генерал-лейтенантах князе Андронникове и князе Орбелиани и генерал-майоре Лорис-Меликове, что составит 16, из которых 12 сверх сметного расхода».
На письмо из Коджор тоже последовал отказ. Гордый князь принужден писать новую челобитную министру.
«Не скрою от вас, – в раздражении диктует Барятинский адъютанту очередное обращение к Сухозанету, – что меня огорчают отказы на некоторые мои представления, которые, поверьте, всегда имеют единственно одно побуждение – пользу края и службы. Между прочим, вы нашли затруднение ходатайствовать о назначении по корпусу для особых поручений генерал-майора Лорис-Меликова и полковника князя Орбелиани, по тому поводу, что они будут сверх комплекта. Но если бы эта причина и была достаточна для того, чтобы выкидывать из службы офицеров, хорошо служивших и обещающих еще быть полезными для службы, то во всяком случае судьба эта не должна бы пасть на генерал-майора Лорис-Меликова, который был представлен мною ранее всех других. Что касается до полковника князя Орбелиани, то, огорченный полученным отказом, он видит себя вынужденным покинуть службу, и я уже не возобновляю моего ходатайства о нем. Относительно же генерал-майора Лорис-Меликова я считаю долгом службы снова повторить мое о нем представление, как ни тягостно мне просить после полученного отказа».
В конце концов пришлось обращаться с ходатайством к самому императору, чтобы Военное министерство удосужилось-таки пересмотреть смету расходов на Кавказский корпус и удовлетворило ходатайства его главнокомандующего. Только 27 сентября 1857 года князь Барятинский смог, наконец, поздравить генерал-майора Лорис-Меликова с высочайше утвержденным назначением состоять при Отдельном Кавказском корпусе. Однако ж дела никакого предложено не было. И еще полгода полный сил молодой честолюбивый генерал четырежды в неделю посещал наместника и не получал от него никаких поручений.
В ленивых и беспечных юнкерах об этом даже мечталось: носить генеральские пышные эполеты, получать жалованье и ничегошеньки не делать. Так то в юнкерах! А каково в лучшие и самые деятельные и – что там говорить – тщеславные годы, когда вся Россия бурлит горячкою реформ и новых веяний, быть обреченным на преждевременную пенсию не пенсию, отставку не отставку… Одна радость – много и упоенно читал, благо литература русская переживала расцвет немыслимый, и каждый номер «Современника» и «Отечественных записок» являл собою событие в общественной жизни.
Наконец, 30 апреля 1858 года после стольких лет ожиданий генерал-майор Лорис-Меликов назначен был начальником правого фланга Лезгинской линии. Слава Богу, дождался! Ну, держись, Шамиль, идет наш Лорис! Неделю не выходил из Главного штаба, разрабатывая с Милютиным планы будущих операций, щедро одаряя дельными своими советами и другие направления боев, не только на своем фланге. Дома была веселая суета, Нина, беременная первым ребенком, оставила свою естественную в таком положении раздражительность и хлопотала в сборах.
13 мая утром молодой генерал распрощался с домашними – дорожный экипаж со скарбом был наготове, последний поцелуй… И входит адъютант князя Барятинского ротмистр Николаев, запыхавшийся и смущенный.
– Его сиятельство просит к себе. Как есть, даже в дорожном платье.
«С какой, интересно, стати? Я же вчера вечером был у него, откланялся, князь благословил меня… Поделать нечего – с главнокомандующим не спорят».
Все же являться к наместнику в дорожном костюме Лорис-Меликов счел для себя неприличным, быстро переоделся, поехали. Дорогой не утерпел, спросил-таки:
– А ты не знаешь, приятель, зачем я понадобился князю?
– Не знаю, генерал. Только выехали б вы на полчаса пораньше, мне б пришлось в эту жару загонять лошадей и мчаться за вами.
– Ах, все равно, через минуту и сам все узнаю. Только сдается мне, что вы, ротмистр, мой черный ворон. И число сегодня тринадцатое… Нет, не жду я от этого свидания с князем ничего хорошего.
Князь Барятинский нетерпеливо мерил шагами свой кабинет. Он явно куда-то торопился, был в белом своем мундире, с шашкою, папаху держал в руке.
– Очень хорошо, Михаил Тариелович, что вы не успели уехать. К сожалению, я очень тороплюсь по срочному делу и не могу вам толком объяснить, но вам надлежит ехать не на Лезгинскую линию, а в Сухум-кале, вы назначаетесь пока исполняющим должность начальника войск в Абхазии и инспектором линейных батальонов Кутаисского генерал-губернаторства. Все, извините, генерал, больше ни минуты времени не имею. Выезжайте немедленно, на месте разберетесь.
Тысячи вопросов, возражений – да так и застряли в горле. Князь недвусмысленно посмотрел на часы, давая понять, что и секунды истекли. Обескураженный, Михаил Тариелович вышел из кабинета.
Адъютант главнокомандующего был в прихожей, генерал с грустной улыбкой посмотрел на него.
– Ах, ротмистр, я ж говорил вам, что вы мой черный ворон. Так оно и вышло. Знаете, зачем меня вызывали?
– Да нет же, я вам и в дороге сказал, что не знаю.
– Ах да. Так вот, меня назначают в Абхазию.
– Ну так что же?
– Как что? И без того ни я, ни жена моя не можем отделаться от лихорадки; я радовался – на Лезгинской линии прекрасный климат, минеральные воды. Места мне известные, и дело хоть и жаркое, но ясное мне как день. А в Абхазии самый рассадник лихорадки, а потом… И вообще скверно. – Генерал махнул рукой в горькой досаде.
– А что же вы, ваше превосходительство, не объяснили всего этого самому князю? Нельзя ж, в самом деле, больного человека посылать в малярийный рассадник.
– Я и хотел, да времени не было – главнокомандующий уезжает куда-то, он уже при шашке, с папахою, извинился, что не может уделить мне более минуты… Да что ж теперь делать, такова судьба. Прощайте, мой черный ворон!
Уходя, Лорис-Меликов, погруженный в свою печаль, глаз на черного ворона не поднял. И напрасно. Он бы увидел немалое изумление на лице ротмистра Николаева, еще не научившегося скрывать своих чувств. Князь Барятинский, посылая его вдогонку за Лорис-Меликовым, был одет по-домашнему и, насколько было известно адъютанту, никуда не собирался. А тут – уезжает, и спешно, а я ничего не знаю.
Николаев отыскал Никиту, камердинера князя:
– Скажи, любезный, едет ли куда-нибудь князь?
– Нет, ваше благородие, – отвечал Никита. – Вроде надумал было что-то, оделся, но ни седлать, ни закладывать не приказывал. Разве что пешком?
«В такую жару? Да он и пешком-то никуда не ходит», – еще более изумился адъютант.
Размышления его прервал нетерпеливый звонок, раздавшийся из кабинета главнокомандующего. Николаев ринулся на зов.
Двери из кабинета в сад были распахнуты, оттуда журчали фонтаны и доносился тонкий запах расцветших роз. Князь Барятинский в мягком домашнем сюртучке возлежал на диване и хитро посмеивался.
– Будьте любезны, Пьер, подготовьте приказ о назначении генерал-майора Лорис-Меликова в Абхазию. А тот, старый, я отменяю. Его можно уничтожить. Да, кстати, как вам показался Лорис-Меликов?
– Сильно был обескуражен, ваше сиятельство.
– Я так и думал.
– Но, ваше сиятельство, – осмелился спросить адъютант, – генерал мне сказал, что вы куда-то уезжаете и были в мундире, при шашке, с папахою в руке. А теперь вы опять по-домашнему…
Александр Иванович расхохотался.
– Если помните, ротмистр, перед судом над Дантоном[28] Робеспьер сказал Сен-Жюсту: «Если мы дадим ему говорить, он спасен».
За фразой «И вообще», брошенной в сердцах генерал-майором Лорис-Меликовым, скрывалось то обстоятельство, что Абхазия в ту пору была источником не одной лишь малярии, но и головной боли всего кавказского наместничества. Владетелем Абхазии был генерал-адъютант генерал-лейтенант князь Михаил Георгиевич Шервашидзе. Во время Крымской войны, когда турецкий генерал Омер-паша высадил в Сухум-кале экспедиционный корпус, владетель Абхазии встретил его с распростертыми объятиями и вел игру весьма двусмысленную в глазах русского правительства. Муравьев-Карски и намеревался провести особое расследование по поводу странной политики князя Шервашидзе в столь трудное для России время, но внезапная отставка помешала этому, а новому главнокомандующему хитрый владетель Абхазии сумел втереть очки. В конце-то концов Омер-паша ушел из пределов Колхиды ни с чем, немалую роль в этом сыграли абхазские партизанские отряды, Шервашидзе в оправдание свое клялся, что к их формированию сам руку приложил, и, хотя доказательств тому никаких не было, Барятинский оставил его в покое.
28
Дантон Жорж Жак (1759-1794) — деятель французской буржуазной революции XVIII в. Возглавлял группировку, которая с начала 1794 г. стала выступать с критикой якобинского правительства. 30 марта 1797 г. Дантон и его ближайшие сподвижники были арестованы, преданы суду революционного трибунала и казнены. Сен-Жюст Луи Антуан (1767-1794), Робеспьер Максимильен Изидор (1758-1794) — руководители якобинского революционного правительства.