Сегодня далеко еще не укрощенный Нил ежегодно уносит в море колоссальное количество неиспользованной воды. Огромные массы воды могут порой превратить спасительные разливы в губительные наводнения, как это было в 1878 и 1879 годах.
Из-за неравномерности паводков воды то не хватает, то она угрожает затоплением во время наводнений посевам. Поэтому необходимо создать многолетние запасы воды, чтобы орошение земли стало равномерным, как ход часов, и не зависело от времени года, отвечая только потребностям почвы.
Новая, высотная плотина должна увеличить плодородную посевную площадь в бассейне реки и дать стране электроэнергию.
Мы стояли на палубе в немом дилетантском удивлении перед могуществом человеческой воли и технической выдумкой. Что-то сжало нам горло. Наш пароходик, добродушно пофыркивая, проплывал мимо глиняных селений, прилепившихся к скалам. Здесь многие поколения людей рождались, росли и до седьмого пота трудились. Они не хотят расставаться со своими хижинами. Они не понимают, как необходима и нужна их жертва: ведь Нил перестанет быть их хозяином — они сами станут хозяевами Нила.
Однако не воображайте, что одна плотина позволит использовать всю энергию бессмертной реки. Для этого нужно еще построить плотины на озерах Виктория, Киога, Альберта, Тан, прорыть каналы в болотах Сед-да, возвести плотину на четвертом пороге и в Вади-Райяну. Только тогда люди станут властелинами Нила. А до этого пройдет еще немало лет.
Мы вынесли свои матрацы на палубу. Над нами раскинулось то же небо, что простиралось над спящей Нефертити. Когда мы засыпали, откуда-то издалека донесся собачий лай. Нам снилось, что мы спим в далекой чешской деревне.
Отдых на экваторе
Темнеет на Ниле сразу. К вечеру, при мысли о черной ночи, песок краснеет. Западный склон неба вспыхивает бенгальскими огнями. Но этот фейерверк длится лишь миг. Солнце в Египте спешит. Караваны верблюдов останавливаются, и верующие опускаются на колени, готовясь к молитве. Теперь — внимание! Солнце уже садится за песчаные гребни. Смотрите! Последний ядовито-зеленый луч, словно фосфорическая молния, сверкнул на небосклоне. И сразу — не успеешь опомниться — сплошная тьма. Египетская, непроглядно-черная тьма. И лишь на черной реке угадывается бледно-лиловый отблеск. Знойная тишина. И эту тишину ночи, точно бесконечные годы, охраняют скалы.
Прилепившиеся по берегам реки глиняные деревушки теряются в глиняном зное. Глаза у домиков закрыты. Они не выносят блеска солнца. Фасад совсем без окон. Тут и там виднеются медно-зеленые двери или красное белье. Лишь внизу, далеко от берега в реке стоят старые пальмы. Они растут прямо со дна; здесь до строительства первой Асуанской плотины от Каира до Судана тянулся зеленый пояс Египта. Теперь лишь кое-где зеленеет узкая лента — всего несколько метров шириной, — да пальмы, словно забежавшие в реку. Среди них плавают пеликаны, пеликаншн и пеликанята. Птицы мокрые и неприглядные. Болтливые и обыкновенные. Цапли в своей одноногой задумчивости едва обращают на них внимание. Цапли — это профессора «ниловедения».
Момент, когда мы миновали развалины храма на левом берегу в Керташи и развалины в Тафе и Калабше — на правом, принадлежал к историческим моментам, но мы, понятное дело, не осознавали этого. Когда мы в простоте душевной, не утруждая себя мыслями, принимали солнечные ванны, рискуя изжариться до костей, и я усиленно старался сдуть индюшачье перышка с тропического шлема доцента Жабы, на палубу пожаловал Абдель Салам Бадран и, как ни в чем не бывало, сообщил, что мы только что пересекли Тропик Рака.
Человек способен мгновенно прочувствовать величие момента, даже если до этой минуты он не имел о нем никакого понятия. Человек — существо, быстро поддающееся романтике в любое время и в любом месте. А на самом деле в земной действительности ничего необычного не произошло. За метр до этой воображаемой линии тропика, пересекшей Нил, и метр после нее тянулся один и тот же край, раскаленный и унылый. И тут и там было одинаково жарко, и нильский ветерок подгонял легкие волны к берегам.
В этом краю совсем не видно молодых мужчин. Может быть, поэтому местные женщины носят навевающую печаль черную чадру. Мужчины уезжают отсюда с вербовщиками в Асуан и еще дальше, в Нижний Египет, на работы. Возвращаются они лишь затем, чтобы повидаться с семьей, подправить жилище и закопать в углу своей лачуги под утоптанным глиняным полом заработанные деньги. Восемь месяцев тоскуют жены о своих мужьях. По утрам можно видеть, как женщины идут с реки с кувшинами на голове. Идут они ровно и плавно, словно хор из греческой трагедии. Но это трагедия египетская.
Здесь черные овцы и черные козы. И даже многочисленная рыба в Ниле, резко выскакивающая из воды, тоже на удивление черная. Рыбьи стайки мелькают прямо у стока нечистот в деревне. Рыбаки забрасывают сети с пустыми тыквами по краям или ловят рыбу сачками.
На скалах, в которых прорублены коридоры и лестницы, спускающиеся к реке, возвышаются развалины римских крепостей. Во времена римского владычества Нил стал путем, по которому римляне проникали в глубинные районы Африки.
Кое-где тут сохранились и греческие надписи разных военачальников и наместников провинций. Эти надписи раскрывают кое-какие подробности из жизни страны во втором или третьем веке нашей эры. Например, один из наместников, Аврелий Бесарион, приказывает жителям отгонять своих черных кабанов от храма в селении Талмис.
И так три раза в день
к реке за водой по жаркой тропинке
Вот город Каср Ибрим, некогда известный под именем Примис Парва. О его стены разбивались атаки кочевых племен, а позднее боснийцев султана Селима и мамлюков, но в конце концов победило время. Стены рухнули, город превратился в развалины. Цивилизация проиграла свою битву с Хроносом[14].
Короско, Тошка. Тошка — это троегорье или что-то в этом роде. Возделанные поля, вышка небольшой радиостанции и казарма. Египетские проводники по привычке стараются уверить нас, что здесь кончается цивилизация. Якобы дальше на юг к суданской границе, на расстоянии четырехсот километров, нет ни одного селения. Тошка и вправду последний пункт на верхнем Ниле, откуда можно позвонить в Абу-Симбель и предупредить о нашем прибытии. Нам нужна рыба и фрукты. В Абу-Симбеле уже зреют плоды манго. Тошка — место, где радио еще считают священным изобретением, а не проклятием каждого вечера. Но, вероятно, или я, или они изменят когда-нибудь свое мнение. А пока можно послушать по радио последние известия и выпить чашечку чая в обществе почтового чиновника.
Отдых черно-белого каравана
Уже за Короско река становится примерно вдвое шире. Деревья забредают почти до середины потока. На болотистых островках гнездятся птичьи парламенты. Пейзаж становится разнообразнее. По берегу гуськом идут женщины в темно-красной или черной одежде. Впереди матери, позади дочки, и как только правоверные матушки отвернутся, легкомысленные дочки открывают свои лица, улыбаются нам, сверкая зубами, и машут ручками. Наш пароходик то и дело обгоняют парусники. Паруса выкрашены в оранжевый, голубой, зеленый и черный цвета. Мы проплываем мимо чудесной композиции. Готовая картина. На песчаном склоне, в тени двух развесистых тамарисков отдыхает караван. Мужчины, все в белом, сидят в кругу и беседуют. В нескольких шагах от них расположились молчаливые женщины в черном. У огромных свисающих каменных глыб замерли в ожидании верблюды.
Крокодил! Да, мы увидели первого крокодила. Его видно так же, как, скажем, подводную лодку, у которой торчит из воды лишь перисксп. Ноздри и уши крокодила разрезали речную гладь. Это, вероятно, приличного размера экземпляр. Испуганные пеликаны поднялись в воздух и спланировали на воду, словно гидропланы. Стук машин нашего пароходика поднимает из тростника несметные тучи птиц.