Женя протянул руку, чтобы взять наши рюмки тоже и наполнить их водкой.
— За дядю Лёшу, — тяжело и с чувством выдохнул он, глядя на одиноко стоящую рюмку, и выпил свою залпом, едва ли ощущая горький вкус.
— За дядю Лёшу, — прошептал я и выпил свою, на минуту закрывая глаза, когда понимал, что, сколько бы ни выпил сейчас, легче всё равно не будет.
— Отвези тетю Нину к Хэльге. Никто не догадается искать ее там, даже если будут пытаться, — проговорил я тихо, когда тишина стала просто невыносимой, ведь, как бы больно и жутко ни было сейчас, каждый из нас понимал еще и то, что враги не будут ждать.
Они будут бить в самое больное место.
Давить до конца.
— Нужно быть начеку. Сейчас полезут все, кто когда-либо пытался выбиться в главари, — тихо проговорил Бьёрн, и он был прав.
У дяди Лёши было много хороших друзей, но даже среди них были те, кто мечтал занять его место. И вот такой шанс представился.
Я знал, что никто не будет ждать, когда убитый горем сын очнется и заявит о себе.
Скорее его добьют, чтобы быть уверенными, что претендентов на трон русского бандита уже точно не будет.
— Часть своих парней оставлю в Чертоге на всякий случай, а остальных забирай себе, Жень, — тем временем продолжил Бьёрн, хмурясь и пытаясь сохранить ясность ума в этой ситуации, когда трудно было не быть раздавленным. — Нужно удержать позиции эти дни, пока Лекс не придет в себя и не покажет, что он хозяин положения.
Женя кивнул и как-то весь собрался, не позволяя себе еще больше раскисать, потому что война только начиналась.
— Звони в любое время, — кивнул я ему, когда мужчина собрался уходить, чтобы организовать порядок на русских улицах. И похороны. — Мы всегда и во всём поможем.
— Спасибо, парни.
— Пусть Лекс пока у нас останется. Я присмотрю за ним. Здесь он в безопасности.
— Знаю, Варг.
Мы крепко пожали друг другу руки, зная, что прощаемся ненадолго и будем стоять плечом к плечу, чтобы сохранить позиции Лекса, не позволив никому свергнуть его.
А еще будем искать того, кто стоял за этим чудовищным убийством.
Бьёрн ушел вместе с Женей, тихо переговариваясь с ним о том, как организовать охрану для тети Нины и укрепить позиции в русском квартале, а я тяжело опустился на диван и никак не мог оторвать взгляд от одиноко стоящей наполненной рюмки.
Рюмки дяди Лёши.
— …Прости нас. Всех. Что не уберегли. Что не отвели от тебя беду… — прошептал я в полумрак своего одинокого кабинета, на секунду задохнувшись, оттого как в груди кольнуло и засаднило, и почему-то думая о том, что душа дяди Лёши действительно была где-то рядом.
Я ощутил движение за дверью скорее инстинктами, чем слухом и тут же рявкнул, потому что меньше всего хотел, чтобы мое одиночество сейчас было кем-то нарушено:
— Кто, мать вашу?
Я честно ожидал увидеть кого угодно.
Но только не Лизу.
От моего резкого злобного голоса девушка замерла и тяжело сглотнула.
Но не ушла, как сделал бы каждый, увидев меня в таком состоянии.
Моя отважная самоотверженная девочка.
Только при взгляде на нее сейчас на душе становилось еще тяжелее.
Меня словно придавливало к полу, пытаясь утащить в самые глубины проклятого ада, где каждый день начинался и заканчивался только одним — памятью о смертях тех, кого я любил.
Я бы не смог ее прогнать, хотя, наверное, нужно было это сделать, чтобы тьма моей черной, прожженной бедами и болью души не коснулась ее даже своей тенью.
Просто сидел на диване и смотрел, как Лиза вошла, крепко сцепив руки между собой.
У меня не было сил даже просто спросить, что у нее случилось, что она решила прийти ко мне. Потому что знал наверняка: я последний, у кого она попросит помощи.
Кажется, и она впервые не знала, что сказать мне, хотя всегда была остра на язычок.
Смотрела на меня и всё не решалась заговорить.
Но и не уходила.
Когда ее взгляд упал на три рюмки, стоящие на столе, одна из которых была наполнена, и рука девушки потянулась вперед, я выдохнул хрипло:
— Не трогай. Это дяди Лёши…
Лиза быстро моргнула, но тут же уловила суть моих слов, какими бы бредовыми они ни были для всех. Кроме русских.
— Я сейчас… — пробормотала она тихо и поспешно вышла из кабинета, оставив дверь приоткрытой, а когда вернулась спустя буквально пару минут, то в ее руках я увидел небольшой кусок темного хлеба, который она аккуратно и с чувством положила на рюмку.
Девушка не сразу отошла от стола.
Смотрела на рюмку печально и расстроено и, наверное, что-то говорила про себя.