Бражелон отправился прямо к Атосу, который уже два дня находился в Париже. Граф де Ла Фер был осведомлен обо всем письмом д’Артаньяна.
Наконец-то Рауль предстал пред отцом. Протянув ему руку и обняв его, граф предложил ему сесть и сказал:
— Я знаю, виконт, вы пришли ко мне, как приходят к другу, когда страдают и плачут. Скажите же, что привело вас сюда?
Молодой человек поклонился и начал свой скорбный рассказ. Несколько раз голос его прерывался от слез, и подавленное рыдание мешало ему говорить. Однако он изложил все, что хотел.
Атос, вероятно, заранее составил себе суждение обо всем; ведь мы говорили уже, что он получил письмо д’Артаньяна. Однако, желая сохранить до конца свойственные ему невозмутимость и ясность мысли — черты в его характере почти сверхчеловеческие, — он ответил:
— Рауль, я не верю тому, о чем говорят; я не верю тому, чего вы опасаетесь, и не потому, что люди, достойные доверия, не говорили мне об этой истории, но потому, что в душе моей и по совести я считаю немыслимым, чтобы король оскорбил дворянина. Я ручаюсь за короля и принесу вам доказательство своих слов.
Рауль, мечущийся между тем, что он видел собственными глазами, и своей неколебимою верою в человека, который никогда не солгал, склонился пред ним и удовольствовался тем, что ответил:
— Поезжайте, граф. Я подожду.
И он сел, закрыв руками лицо. Атос оделся и отправился во дворец.
Что происходило у короля, об этом мы только что рассказали: читатели видели, как Атос вошел к королю и как вышел.
Когда он вернулся к себе, Рауль все еще сидел в той же выражающей отчаяние позе. Шум открывающихся дверей и звук отцовских шагов заставили юношу поднять голову. Атос был бледен, серьезен, с непокрытою головой; он отдал свой плащ и шляпу лакею и, когда тот вышел, сел рядом с Раулем.
— Ну, граф, — сказал молодой человек, грустно покачав головой, — теперь вы уверились?
— Да, Рауль. Король любит мадемуазель де Лавальер.
— Значит, он сознается в этом? — вскричал Рауль.
— Безоговорочно, — ответил Атос.
— А она?
— Я не видел ее.
— Но король говорил о ней? Что же он говорит о ней?
— Он говорит, что и она его любит.
— О, вы видите, видите, граф!
И Рауль сделал жест, полный отчаяния.
— Рауль, — снова заговорил граф, — поверьте мне, я высказал королю решительно все, что вы сами могли бы сказать ему, и мне кажется, я изложил это в простой, но достаточно твердой форме.
— Но что же вы сказали ему?
— Я сказал, что между ним и вами — полный разрыв, что вы отныне ему не слуга; я сказал, что и я отойду куда-нибудь в тень. Мне остается спросить у вас лишь об одном.
— О чем же, граф?
— Приняли ли вы какое-нибудь решение?
— Решение? Но о чем же?..
— Относительно вашей любви и…
— Доканчивайте.
— И мщения. Ибо я опасаюсь, что вы жаждете мщения.
— О любовь!.. Быть может, когда-нибудь позже мне удастся вырвать ее из моего сердца. Я надеюсь, что сделаю это с Божьей помощью и опираясь на ваши мудрые увещания. Что же до мести, то я жаждал ее лишь под влиянием дурных мыслей, дурных, ибо настоящему виновнику я отомстить не могу, и я отказался от мести.
— Значит, вы больше не ищете ссоры с господином де Сент-Эньяном?
— Нет, граф. Я послал ему вызов. Если господин де Сент-Эньян примет его, дуэль состоится, если нет — я не стану настаивать.
— А Лавальер?
— Неужели вы могли серьезно предположить, что я стану думать о мщении женщине, граф? — сказал Рауль с такой печальной улыбкой, что у Атоса, который столько пережил и был свидетелем стольких чужих страданий, на глаза навернулись слезы.
Он протянул руку Раулю. Рауль живо схватил ее и спросил:
— Значит, вы уверены, что положение безнадежно?
Атос, в свою очередь, покачал головой.