— Может быть, мадемуазель де Тонне-Шарант? — спросил Сент-Эньян.
— Может быть, — ответил король.
— Тогда фамилия жениха де Монтеспан; но мадемуазель де Тонне-Шарант, мне кажется, никогда не держалась с ним так, чтобы он боялся сделать ей предложение.
— Словом, — сказал король, — мне ничего или почти ничего не известно о мадемуазель де Лавальер, и я поручаю тебе, Сент-Эньян, собрать сведения о ней.
— Слушаю, государь. А когда я буду иметь честь увидеть ваше величество, чтобы сообщить эти сведения?
— Как только ты добудешь их.
— Я добуду их моментально, если только они долетят ко мне с той скоростью, с какой я стремлюсь снова явиться к королю.
— Хорошо сказано! Кстати, не выражала ли принцесса какого-либо недовольства этой бедной девушкой?
— Нет, я не замечал, государь.
— Принцесса никогда не сердилась?
— Не знаю; она всегда смеялась.
— Прекрасно, но я слышу шум в передней; должно быть, мне идут докладывать о каком-нибудь курьере.
— Это правда, государь.
— Пойди разузнай, Сент-Эньян.
Граф подбежал к двери и обменялся несколькими словами со стоявшим у входа камердинером.
— Государь, — сообщил он, вернувшись, — это господин Фуке, который только что прибыл по приказанию короля, как он говорит. Он явился, но так как время уже позднее, то он не просит немедленной аудиенции; с него довольно, чтобы король знал о его приезде.
— Господин Фуке! Я написал ему в три часа, приглашая явиться в Фонтенбло на другой день утром, а он является в два часа ночи; вот так усердие! — воскликнул король, очень довольный такой исполнительностью. — Господину Фуке будет дана аудиенция. Я вызвал его, и я должен принять. Пускай его введут. А ты, граф, — на разведку, до завтра!
Король приложил палец к губам, и обрадованный Сент-Эньян выпорхнул из комнаты, распорядившись, чтобы камердинер ввел г-на Фуке.
Фуке вошел в королевский покой. Людовик XIV поднялся ему навстречу.
— Добрый вечер, господин Фуке, — начал король с любезной улыбкой. — Благодарю вас за аккуратность; мой посол, должно быть, прибыл к вам поздно.
— В десять часов вечера, государь.
— Вы много работали эти дни, господин Фуке, так как меня уверяли, что в течение трех или четырех дней вы никуда не выходили из своего кабинета в Сен-Манде.
— Я действительно работал в течение трех дней, государь, — отвечал с поклоном Фуке.
— Известно ли вам, господин Фуке, что мне нужно о многом переговорить с вами? — продолжал король самым любезным тоном.
— Ваше величество очень милостивы ко мне; разрешите мне напомнить про обещанную аудиенцию.
— Должно быть, кто-нибудь из духовенства собирается поблагодарить меня, не правда ли?
— Вы угадали, государь. Час, может быть, малоподходящий, но время человека, которого я привез, драгоценно, и так как Фонтенбло лежит на пути в его епархию…
— Кто же это?
— Новый ваннский епископ, которого ваше величество изволили назначить три месяца тому назад по моей рекомендации.
— Возможно, — сказал король, который подписал приказ, не читая, — и он здесь?
— Да, государь. Ванн — важная епархия: овцы этого пастыря очень нуждаются в его божественном слове; это дикари, которых следует воспитывать, поучая их, и господин д’Эрбле не имеет соперников в этом отношении.
— Господин д’Эрбле! — проговорил король, которому показалось, что он когда-то слышал это имя.
— Вашему величеству неизвестно это скромное имя одного из вернейших и преданнейших его слуг? — с живостью спросил Фуке.
— Нет, что-то не помню… и он собирается уезжать?
— Да, он получил сегодня письма, которые, по-видимому, требуют его немедленного приезда; и вот, отправляясь в такую глушь, как Бретань, он желал бы засвидетельствовать почтение вашему величеству.
— И он ждет?
— Он здесь, государь.
— Пусть войдет.
Фуке подал знак камердинеру, стоявшему за портьерой.
Дверь открылась, вошел Арамис.
Выслушивая его приветствие, король внимательно всматривался в это лицо, которое, раз увидев, никто не мог позабыть.
— Ванн! — произнес он. — Вы епископ ваннский?
— Да, государь.
— Ванн в Бретани?
Арамис поклонился.
— У моря?
Арамис поклонился еще раз.
— В нескольких лье от Бель-Иля?
— Да, государь, — подтвердил Арамис, — кажется, в шести лье.
— Шесть лье — это пустяки, — сказал Людовик XIV.
— Но для нас, бедных бретонцев, государь, — отвечал Арамис, — шесть лье, напротив, большое расстояние, если идти сушей, а шесть лье морем — это целая бесконечность. Итак, я имею честь доложить королю, что от реки до Бель-Иля насчитывается шесть лье морем.
— Я слышал, что у господина Фуке есть там красивый домик? — спросил король.
— Да, говорят, — отвечал Арамис, спокойно глядя на Фуке.
— Как говорят? — удивился король.
— Да, государь.
— Признаюсь, господин Фуке, меня очень удивляет одно обстоятельство.
— Какое?
— А вот! Во главе ваших приходов стоит господин д’Эрбле, и вы не показали ему Бель-Иля?
— Ах, государь, — промолвил епископ, не давая Фуке времени ответить, — мы, бедные, бретонские прелаты, все больше сидим дома.
— Ваше преосвященство, — пообещал король, — я накажу господина Фуке за его невнимание.
— Каким образом, государь?
— Я переведу вас в другое место.
Фуке закусил губы, Арамис улыбнулся.
— Сколько приносит Ванн? — продолжал король.
— Шесть тысяч ливров, государь, — ответил Арамис.
— Боже мой, неужели так мало? Значит, у вас есть собственные средства, епископ?
— У меня ничего нет, государь; вот только господин Фуке выдает мне в год тысячу двести ливров.
— В таком случае, господин д’Эрбле, я вам обещаю нечто получше.
Арамис поклонился.
С своей стороны король поклонился ему чуть ли не почтительно, что, впрочем, он имел обыкновение делать, разговаривая с женщинами и духовенством.
Арамис понял, что его аудиенция окончена; на прощание он произнес какую-то простую фразу, вполне уместную в устах деревенского пастыря, и скрылся.
— Какое замечательное у него лицо, — сказал король, проводив его взглядом до самой двери и смотря ему вслед даже после его ухода.
— Государь, — отвечал Фуке, — если бы этот епископ получил лучшее образование, то ни один прелат в целом государстве не был бы более достоин высоких почестей.
— Разве он не ученый?
— Он сменил шпагу на рясу и сделал это довольно поздно. Но это не важно, и если его величество разрешит мне снова завести речь об епископе ваннском…
— Сделайте одолжение. Но прежде чем говорить о нем, поговорим о вас, господин Фуке.
— Обо мне, государь?
— Да, я должен сказать вам тысячу комплиментов.
— Я не в силах выразить вашему величеству, как я счастлив.
— Да, господин Фуке, у меня было предубеждение против вас.
— Я чувствовал себя тогда очень несчастным, государь.
— Но оно прошло. Разве вы не заметили?
— Как не заметить, государь; но я покорно ожидал дня, когда откроется правда. Видимо, такой день настал.
— Значит, вы знали, что были в немилости у меня?
— Увы, государь.
— И знаете почему?
— Конечно, король считал меня расточителем.
— О нет!
— Или, вернее, посредственным администратором. Словом, ваше величество считали: если у подданных нет денег, то и у короля их не будет.
— Да, я считал; но я убедился, что это была ошибка.
Фуке поклонился.
— И никаких возмущений, никаких жалоб?
— Ни того, ни другого, а деньги есть, — сказал Фуке.
— Да, в последний месяц вы меня прямо засыпали деньгами.