Это был даАртаньян.
Заложив руки за спину, он начал рассматривать драгун и не пропустил ни одного солдата, ни одной перевязи, ни одного копыта. Рауль ехал сбоку отряда, даАртаньян заметил его последним.
- Эге, черт возьми! - закричал он.
- Неужели я не ошибаюсь? - сказал Рауль, осаживая лошадь.
- Не ошибаешься! - отвечал отставной мушкетер. - Здравствуй!
Рауль с радостью пожал руку старому приятелю.
- Имей в виду, Рауль, - сказал даАртаньян, - вторая лошадь в пятом ряду потеряет подкову прежде, чем вы доберетесь до моста Мари. В подкове на передней ноге осталось всего два гвоздя.
- Подождите меня, - сказал Рауль, - я пойду с вами.
- Ты бросишь отряд?
- Меня заменит корнет.
- Пойдем обедать?
- С удовольствием.
- Так слезай на землю или вели подать мне коня.
- Я предпочел бы пройтись.
Рауль тотчас договорился с корнетом, который занял его место, потом спешился, отдал поводья солдату и весело взял под руку даАртаньяна, который смотрел на его действия с одобрением знатока.
- Ты прямо из Венсена? - спросил он.
- Да, сударь.
- А что кардинал?
- Очень плох, говорят даже, что умер.
ДаАртаньян пренебрежительно пожал плечами, желая показать, что смерть кардинала ничуть не огорчает его, и спросил:
- Ты хорош с Фуке?
- С Фуке? - повторил Рауль. - Я его не знаю.
- Тем хуже. Новый король всегда избирает новых любимцев.
- Но король милостив ко мне.
- Я говорю тебе не о короне, - возразил даАртаньян, - а о короле... Теперь, когда кардинал умер, королем стал Фуке. Надо быть в ладах с Фуке, если ты не хочешь прозябать всю жизнь, как я... Впрочем, у тебя есть и другие покровители, к величайшему твоему счастью.
- Во-первых, принц...
- Старо, старо, друг мой!
- Далее, граф де Ла Фер.
- Атос? Это другое дело... Если ты хочешь служить в Англии, то не найдешь лучшего покровителя. Скажу тебе без хвастовства, что я и сам имею некоторый вес при дворе Карла Второго. Вот это король!
- Вот как! - сказал Рауль с простодушным любопытством.
- Да, настоящий король; он веселится, это правда, но, когда нужно, он умеет и сражаться, умеет и ценить людей. Атос хорош с Карлом Вторым. Поезжай-ка в Англию, брось этих взяточников, которые одинаково воруют и французскими руками, и итальянскими пальцами. Брось этого плаксу Людовика Четырнадцатого, который повторит царствование Франциска Второго. Знаешь ты историю, Рауль?
- Знаю, шевалье.
- Так ты знаешь, что у Франциска Второго всегда болели уши?
- Нет, я этого не знал.
- А у Карла Четвертого всегда болела голова?
- А!
- А у Генриха Третьего - живот?
Рауль рассмеялся.
- Ну, любезный друг мой, а у Людовика Четырнадцатого всегда болит сердце; жаль смотреть, как он вздыхает с утра до вечера и за целый день ни разу не скажет: "Черт возьми!" или чего-нибудь бодрящее в этом роде.
- И за этого вы и вышли в отставку, шевалье? - спросил Рауль.
- Да.
- И вы махнули на все рукой? Таким способом вы никогда не устроите своих дел.
- О, мои дела теперь в порядке, - сказал даАртаньян беззаботно. - У меня есть наследственное имущество.
Рауль взглянул на него. Бедность даАртаньяна вошла в пословицу. Но мушкетер был гасконцем и порой любил пустить пыль в глаза.
ДаАртаньян заметил удивление Рауля.
- Отец твой говорил тебе, что я ездил в Англию?
- Говорил.
- И что там у меня была счастливая встреча?
- Нет, этого я не знал.
- Да, один из лучших моих друзей, именитый вельможа, вице-король Шотландии и Ирландии, помог мне отыскать наследство.
- Наследство?
- Да, и довольно большое.
- Так вы разбогатели?
- Гм!
- Позвольте поздравить вас от всей души.
- Благодарю... вот мой дом.
- На Гревской площади?
- Да. Тебе не нравится место?
- Нет, нет, славный вид на реку... Прекрасный старинный дом.
- Это старый трактир "Нотр-Дам"; в два дня я его превратил в собственный дом.
- Но трактир все еще открыт?
- Да.
- А где же вы живете?
- У Планше.
- Вы же только что сказали: "Вот мой дом".
- Да, потому что дом действительно мой. Я купил его.
- А, - пробормотал Рауль.
- Десять процентов чистого дохода, любезный Рауль, прекрасная сделка! Я купил дом за тридцать тысяч ливров; есть и сад, выходящий на улицу Мортельри. Трактир "Нотр-Дам" и второй этаж сданы за тысячу ливров? а за чердак, или третий этаж, я получаю пятьсот ливров.
- Пятьсот ливров за чердак? Но там нельзя жить!
- Да в нем никто и не живет. Но видишь в нем два окна, выходящие на площадь?
- Вижу.
- Когда казнят, колесуют, вешают, четвертуют или сжигают людей, окна отдаются внаймы за двадцать пистолей.
- О! - вскрикнул Рауль с отвращением.
- Что? Отвратительно? Не так ли? - спросил д'Артаньян. - Отвратительно, но таковы люди... парижские зеваки - точно людоеды. Не постигаю, как люди с совестью могут пускаться на такие спекуляции!
- Правда.
- Если бы я жил в этом доме, - продолжал д'Артаньян, - я затыкал бы даже замочные скважины во время казней; но я не живу в нем.
- И этот чердак вы сдаете за пятьсот ливров?
- Да, жестокому кабатчику, который отдает окна уже от себя... Итак, я насчитал уже полторы тысячи ливров.
- Только пять процентов! Не так много! - сказал Рауль.
- Правильно. Но остается еще задний флигель, магазины, квартиры и погреба, заполняемые каждую зиму; все это отдается за двести ливров. А сад, очень хороший, превосходно обработанный, очень укромный, там, у ограды церкви Сен-Жерве, приносит тысячу триста.
- Тысячу триста? Так много!
- Видишь ли, я подозреваю, что какой-нибудь из аббатов здешнего прихода (наши аббаты богаты, как Крезы) нанял мой сад ради своего удовольствия. Наниматель назвал себя Годаром... Когда я встретил тебя, мне пришла в голову мысль купить еще дом на площади Бодуайе. Он примыкает к моему саду. От этой мысли отвлекли меня твои драгуны. Послушай, пойдем-ка по улице Ванри: мы попадем прямо к Планше.
ДаАртаньян ускорил шаг и привел Рауля к Планше, в комнату, которую лавочник уступил своему господину. Планше отсутствовал, но обед был уже готов. Лавочник по-прежнему соблюдал воинскую аккуратность и точность.
ДаАртаньян опять заговорил о будущности Рауля.
- Отец твой строг к тебе? - спросил оп.