Воцарилась глубокая тишина, нарушаемая только доносившимися издалека возгласами веселых гостей, которые рассеялись по саду, чтобы лучше видеть фейерверк.
Странное зрелище представляли собой эти группы людей, как будто занятых беседой, а на самом деле жадно внимавших тому, кто, со своей стороны, делал вид, что разговаривает только со своим соседом.
- Господа, - начал Фуке, - вы, конечно, все заметили сегодня отсутствие двух наших друзей, неизменно бывающих здесь по средам... Аббат, не останавливайтесь, бога ради. Это совершенно лишнее: можно слушать и на ходу. Или лучше станьте у открытого окна; у вас острое зрение, и вы тотчас заметите всякого, кто направится сюда. Предупредите нас кашлем.
Аббат повиновался.
- Я не заметил, кто отсутствует, - молвил Пелисон, шедший в обратном направлении, спиной к Фуке.
- Я не вижу господина Лиодо, который выдает мне пенсию, - сказал Лоре.
- А я, - отозвался стоявший у окна аббат, - не вижу моего дорогого д'Эмери, который должен мне тысячу сто ливров за нашу последнюю игру.
- Лоре, - произнес Фуке, поникнув головой, - вы не будете больше получать пенсии от Лиодо, а вы, аббат, никогда не получите ваших тысячи ста ливров от д'Эмери. Оба они должны скоро умереть.
- Умереть? - в один голос воскликнули присутствующие, забыв при этом страшном слове свои роли.
- Господа, успокойтесь, - сказал Фуке. - За нами могут наблюдать... Да, они должны умереть.
- Умереть! - повторил Пелисон. - Ведь я видел их шесть дней назад: они были вполне здоровы, веселы, полны надежд... Боже мой, какая же это болезнь поразила их так внезапно?
- Это не болезнь, - отвечал Фуке.
- Значит, есть средство помочь, - возразил Лоре.
- Нет, помочь им нельзя: они накануне гибели.
- Но отчего же они умирают? - вскричал один из офицеров.
- Спросите об этом у тех, кто их убивает.
- Как! Их убивают? Кто же их убивает? - послышались испуганные голоса.
- Хуже того: их вешают, - произнес Фуке с таким унынием, что его голос прозвучал как похоронный звон в этой роскошной галерее, сверкавшей золотом, бархатом, прекрасными картинами и цветами.
Все невольно остановились. Аббат отошел от окна. Ракеты то и дело взлетали над вершинами деревьев. Громкие голоса, доносившиеся из сада, заставили министра подойти к окну; за его спиной столпились друзья, готовые исполнить малейшее его желание.
- Господа, - сказал он, - Кольбер велел арестовать, судить и предать смертной казни двух моих друзей. Что, по вашему мнению, следует мне предпринять?
- Черт возьми! - воскликнул аббат. - Надо распороть брюхо Кольберу.
- Монсеньер, - молвил Пелисон, - вам надо повидаться с его величеством.
- Но, дорогой Пелисон, король уже подписал смертный приговор.
- В таком случае нужно помешать приведению приговора в исполнение, решил граф де Шано.
- Это невозможно, - возразил Гурвиль. - Разве попробовать подкупить тюремщиков?
- Или начальника тюрьмы, - вставил Фуке.
- Можно сегодня же ночью устроить заключенным побег, - предложил еще кто-то.
- А кто из вас возьмется за это?
- Я, - сказал аббат. - Я отнесу деньги.
- Я, - сказал Пелисон. - Я берусь переговорить с начальником тюрьмы.
- Предложим ему пятьсот тысяч ливров, - сказал Фуке. - Этого достаточно. А если нужно, дадим и миллион.
- Миллион! - вскричал аббат. - Да я и с частью этой суммы куплю пол-Парижа!
- Это правильный путь, - одобрил Пелисон. - Подкупим начальника и освободим осужденных. Очутившись на свободе, они поднимут на ноги врагов Кольбера и докажут королю, что его юное правосудие небезупречно, как и всякая крайность.
- Итак, Пелисон, отправляйтесь в Париж и привезите к нам осужденных, а завтра посмотрим, как действовать дальше. Гурвиль, вручите Пелисону пятьсот тысяч ливров.
- Смотрите, как бы вас не унесло ветром, - заметил аббат. - Ответственность огромна. Хотите, я помогу вам?
- Тише! - сказал Фуке. - Сюда идут. Ах, как великолепен фейерверк! воскликнул он в тот момент, когда над соседней рощей рассыпался целый дождь сверкающих звезд.
Пелисон и Гурвиль покинули галерею через заднюю дверь, между тем как Фуке вместе с остальными друзьями спустился в сад.
X
ЭПИКУРЕЙЦЫ
Фуке, казалось, сосредоточил все свое внимание на яркой иллюминации, на ласкающей музыке скрипок и гобоев, на ослепительном фейерверке, который, бросая в небо свои изменчивые отблески, освещал за деревьями темный силуэт Венсенского замка. Он улыбался дамам и поэтам, и праздник не казался менее веселым, чем обыкновенно. Ватель, с ревнивым беспокойством следивший за выражением лица Фуке, видимо, остался вполне доволен вечером.
Когда фейерверк кончился, общество рассеялось по аллеям парка и мраморным галереям. Стихотворцы прогуливались под руку в рощах, некоторые разлеглись на земле, рискуя испортить свои бархатные костюмы и прически, к которым пристали сухие листья и стебли травы. Немногочисленные дамы слушали пение артистов и декламацию поэтов, большинство же внимало прекрасной прозе своих кавалеров, которые, не будучи артистами и поэтами, под влиянием молодости и уединения не уступали им в красноречии.
- Почему это наш хозяин не сходит в сад? - говорил Лафонтен. - Эпикур никогда не оставлял своих учеников, не то что наш повелитель.
- Напрасно вы считаете себя эпикурейцами, - сказал ему Конрар. - По правде сказать, здесь ничто не напоминает учения гаргетского философа.
- Ба! - отвечал Лафонтен. - Разве вам не известно, что Эпикур приобрел огромный сад, где спокойно жил со своими друзьями?
- Это так.
- А разве господин Фуке не приобрел этого большого сада в Сен-Манде и разве мы не проводим здесь спокойно время с ним и нашими друзьями?
- Все это верно, но, к сожалению, сада и друзей недостаточно для сходства с Эпикуром. Укажите мне, в чем сходство между воззрениями господина Фуке и учением Эпикура?
- Хотя бы в девизе: "Удовольствие дает счастье".
- Что же дальше?
- Никто из нас, я полагаю, не считает себя несчастным. По крайней мере, я не скажу этого о себе. Прекрасный вечер, вино Жуаньи, за которым посылали в мой любимый кабачок, ни одной глупости за длившийся целый час ужин, хотя на нем присутствовали десять миллионеров и двадцать поэтов...
- Здесь я прерву вас. Вы говорите о прекрасном ужине и вине Жуаньи, а я напомню вам, что великий Эпикур со своими учениками питался хлебом, овощами и ключевой водой.