- Ах, вот что! У тебя есть жена?
- Со мною была жена, она местная, но господин нашел, что она слишком много болтает, и я отослал ее в Париж; иногда это стеснительно, но порою бывает даже приятно.
- Я понимаю, но договаривай, однако: значит, ты не думаешь, что граф уехал в Париж?
- Нет, сударь, ибо это означало бы, что Гримо но сдержал своего слова, нарушил клятву, а это невозможно.
- Это невозможно, - повторил даАртаньян мечтательно, но с твердой уверенностью. - Хорошо, мой добрый Блезуа, благодарю тебя.
Блезуа поклонился.
- Слушай, Блезуа, ты знаешь, что я нелюбопытен...
Мне непременно нужно увидеться с твоим господином, не можешь ли ты... хотя бы (ты говоришь так хорошо), намекнуть. Скажи одно слово... Остальное я пойму,
- Честью клянусь, сударь, не могу... Я решительно не знаю, куда поехал граф. Подслушивать у дверей я не привык, это у нас строго запрещено.
- Ах, мой друг, - отвечал даАртаньян, - какое плохое начало для меня! Знаешь ли ты, по крайней мере, когда граф воротится?
- Тоже не знаю.
- Вспомни, Блезуа, сделай усилие!
- Вы не верите моей искренности?.. Вы меня чувствительно обижаете!
- Черт бы побрал его позлащенный язык! - проворчал даАртаньян. - Лучше бы встретить простого мужика, он сказал бы мне все, что нужно... Прощай!
- Имею честь, сударь, всенижайше вам кланяться.
"А, чтоб тебя! - подумал даАртаньян. - Какой несносный болтун!"
Он в последний раз взглянул на красный дом, повернул лошадь и поехал с видом беззаботного человека.
Доехав до конца стены, скрытый от всех посторонних взоров, он тяжело вздохнул и сказал:
- Обсудим положение. Неужели Атос был дома? Кет. Все эти лентяи, стоявшие сложа руки посреди двора, бегали бы как сумасшедшие, если б хозяин мог видеть их. Атос путешествует?.. Это непостижимо. Он ужасно любит таинственность. Вообще не такой человек нужен мне. Мне нужен ум хитрый, терпеливый. Мой герой живет в Мелюне, в знакомом церковном доме. Сорок пять лье! Четыре с половиной дня! Ну что ж, погода прекрасная, и я свободен. Проглотим это пространство.
Он пустил лошадь рысью по дороге в Париж. Через четыре дня он приехал в Мелюн, как и задумал.
ДаАртаньян имел обыкновение ни у кого не спрашивать дороги. Он всегда полагался на свою проницательность, которая никогда его не обманывала, на свой тридцатилетний опыт и старую привычку читать по внешнему виду зданий и лицам людей.
В Мелюне даАртаньян сразу разыскал церковный дом, красивое оштукатуренное здание из кирпича. Виноградные лозы вились вдоль труб, а на крыше виднелся высеченный из камня крест. Из залы, расположенной в нижнем этаже дома, доносился говор или, лучше сказать, гул голосов, похожий на писк птенцов, сидящих б гнезде под крылом матери. Один голос громко называл буквы азбуки. Другой, густой и певучий, бранил шалунов и поправлял ошибки учеников.
ДаАртаньян узнал этот голос. И так как окно было открыто, то он наклонился с лошади, раздвинул листья винограда и крикнул:
- Базен! Милый Базен, здравствуй!
Низенький толстяк, с плоским лицом, с коротко стриженными, - чтобы походить на тонзуру, - седыми волосами и в черной бархатной ермолке на голове, встал, услышав голос даАртаньяна, впрочем, даже не встал, а, скорее, подпрыгнул, уронив табуретку. Ученики бросились поднимать ее, и между ними завязалась битва не хуже той, какую затеяли греки, чтобы отнять у троянцев тело Патрокла. Букварь и линейка тоже выпали из рук Базена.
- Вы здесь! - вскричал он. - Вы, господин д'Артаньян?!
- Да, это я. Где Арамис... то бишь шевалье д'Эрбле?.. Ах, опять ошибся! Где господин главный викарий?
- Сударь, - отвечал Базен с достоинством, - его преосвященство в своей епархии.
- Что такое? - сказал даАртаньян. - Так он епископ?
- Откуда вы явились, что не знаете этого? - перебил Базен довольно непочтительно.
- Любезный Базен, мы, язычники, люди военные, знаем только, когда кого-нибудь производят в полковники, генералы или фельдмаршалы; но о епископах и папе, черт меня побери, вести до нас доходят только тогда, когда три четверти мира знает об этом!
- Шш! Шш! - сказал Базен, вытаращив глаза. - Не портите мне детей, которым я стараюсь внушить добрые нравы.
Дети действительно оглядывали даАртаньяна и любовались его лошадью, длинной шпагой, шпорами и воинственным видом. Они особенно удивлялись его громкому голосу, и когда он произнес свое любимое словцо, вся школа закричала: "Черт побери! - со страшным хохотом, визгом и топаньем. Мушкетер усмехнулся, а старый учитель совсем потерял голову.
- Да замолчите ли вы, шалуны! - закричал он. - Ах, господин ДаАртаньян, вот вы приехали, и прощай мои добрые нравы!.. Как всегда, вместе с вами приходит беспорядок!.. Просто столпотворение вавилонское!.. Ах, такие несносные мальчишки!
Достопочтенный Базен стал раздавать направо и налево затрещины, от которых ученики его принялись кривить еще громче, только другими голосами.
- А где епархия Арамиса? - спросил ДаАртаньян.
- Его преосвященство Рене состоит епископом в Ванне.
- Кто выхлопотал ему это место?
- Наш сосед, господин суперинтендант финансов.
- Кто? Господин Фуке?
- Конечно, он.
- Так Арамис с ним в дружбе?
- Господин епископ каждое воскресенье говорил проповедь в капелле господина суперинтенданта в Во; и потом они вместе ходили на охоту.
- Вот как!
- И господин епископ часто работал над своими нотациями... то есть я хотел сказать - над своими проповедями, вместе с суперинтендантом.
- Так он стихами, что ли, проповедует, сей достойный епископ?
- Сударь, не шутите над религией, ради бога!
- Ладно, Базен, ладно. Так что Арамис в Ванне?
- В Ванне, в Бретани.
- Ты скрытен, Базен, это неправда.
- Но, сударь, ведь священнический дом пустует.
- Он прав, - промолвил ДаАртаньян, глядя на дом, вид которого говорил об отсутствии хозяина.
- Но монсеньер должен был написать вам о своем посвящении.
- А давно он посвящен?
- Уже месяц.
- Ну, так времени прошло немного. Я не мог еще понадобиться Арамису. А почему ты не поехал с ним, Базен?
- Нельзя, сударь, у меня здесь дело.
- Азбука?
- И мои прихожане.
- Как! Ты исповедуешь, ты аббат?
- Почти. Таково мое призвание.