- Ну, если вы, сударь, все берете на себя, так уж конечно...
- Ты прав... мне это дело знакомо... Однако я всегда не прочь посоветоваться с тобою...
- Слишком много чести... К тому же я ровно ничего не смыслю в архитектуре.
- О, ты ошибаешься, Планше: ты превосходный архитектор, не хуже меня, для постройки такого рода.
- Благодарю вас...
- Признаться, я попытался предложить это дело своим друзьям, но их не оказалось дома. Досадно, что нет больше смелых и ловких людей.
- Ах, вот как! Значит, будет конкуренция, предприятие придется отстаивать?
- Да...
- Но мне не терпится узнать подробности.
- Изволь. Только запри двери и садись поближе.
Планше трижды повернул ключ в замке.
- И открой окно. Шум шагов и стук повозок пометают подслушивать тем, кто может услышать нас.
Планше распахнул окно, и волна уличного гама ворвалась в комнату. Стук колес, крики, звук шагов, собачий лай оглушили даже самого даАртаньяна. Он выпил стакан белого вина и начал:
- Планше, у меня есть одна мысль.
- Ах, сударь, теперь я вас узнаю, - отвечал лавочник, дрожа от волнения.
XX
В ЛАВКЕ "ЗОЛОТОЙ ПЕСТИК" НА ЛОМБАРДСКОЙ УЛИЦЕ СОСТАВЛЯЕТСЯ КОМПАНИЯ ДЛЯ ЭКСПЛУАТАЦИИ ИДЕИ Д'АРТАНЬЯНА
После минутного молчания, обдумав не одну мысль, а собрав все свои мысли, ДаАртаньян спросил:
- Любезный Планше, ты, без сомнения, слыхал об английском короле Карле Первом?
- Разумеется, сударь. Ведь вы покидали Францию, чтобы оказать ему помощь. Однако он все же погиб, да и вас едва не погубил.
- Именно так. Я вижу, что память у тебя хорошая, любезный Планше.
- Такие вещи не забываются даже при плохой памяти. Мне рассказал господин Гримо, - а ведь он не из болтливых, - как скатилась голова Карла Первого, как вы провели почти целую ночь на корабле, начиненном порохом, и как всплыл труп милейшего господина Мордаунта с золоченым кинжалом в груди. Разве такое забудешь!
- Однако есть люди, которые все это забыли.
- Разве те, которые ничего не видали или не слыхали рассказа Гримо.
- Тем лучше, если ты помнишь все это. Мне придется напомнить тебе только об одном: у короля Карла Первого остался сын.
- У него было, разрешите вам заметить, даже два сына, - возразил Планше. - Я видел меньшого, герцога Йоркского, в Париже, в тот день, когда он ехал в ПалеРояль, и мне сказали, что он второй сын Карла Первого. Что касается старшего, то я имею честь знать его только по имени, но никогда в глаза его не видел.
- Вот о нем-то идет речь, Планше, об этом старшем сыне, который прежде назывался принцем Уэльским, а теперь называется королем английским, Карлом Вторым.
- Король без королевства, - нравоучительно заметил лавочник.
- Да, Планше, и можешь прибавить: несчастный принц, несчастнее, чем любой бедняк из самых нищих кварталов Парижа.
Планше безнадежно махнул рукой, как бы выражая привычное сострадание к иностранцам, с которыми не думаешь когда-либо соприкоснуться лично. К тому же в данной сентиментально-политической операции он не видел, как может развернуться коммерческий план даАртаньяна, а именно этот план занимал его в первую очередь. ДаАртаньян понял Планше.
- Слушай же, - сказал ДаАртаньян. - Этот принц Уэльский, король без королевства, как ты верно выразился, заинтересовал меня. Я видел, как он просил помощи у Мазарини, этого скряги, и у Людовика Четырнадцатого, этого ребенка, и мне, человеку опытному в таких делах, показалось по умным глазам низложенного короля, по благородству, которое он сохранил, несмотря на все свои бедствия, что он человек смелый и способен быть королем.
Планше молча кивнул в знак согласия. Но все это еще не объясняло ему идеи даАртаньяна.
ДаАртаньян продолжал:
- Так вот какой вывод сделал я из всего этого. Слушай хорошенько, Планше, потому что мы уже приближаемся к сути дела.
- Слушаю.
- Короли не так густо растут на земле, чтобы народы могли бы найти их всюду, где они понадобятся. Этот король без королевства, на мой взгляд, - хорошо сохранившееся зерно, которое даст недурные всходы, если его вовремя посадит в землю осторожная и сильная рука.
Планше по-прежнему кивал головою, по-прежнему не понимая, в чем дело.
- Бедное зернышко короля, подумал я и окончательно растрогался, но именно поэтому мне пришло в голову, не глупость ли я затеваю; вот я и решил посоветоваться с тобой, друг мой.
Планше покраснел от радости и гордости.
- Бедное зернышко короля! - повторил ДаАртаньян. - Не взять ли тебя да не перенести ли в добрую почву?
- Боже мой! - проговорил Планше и пристально взглянул на своего бывшего господина, как бы сомневаясь, в здравом ли он уме.
- Что с тобой?
- Ничего, сударь.
- Начинаешь ты понимать?
- Боюсь, что начинаю.
- А! Ты понимаешь, что я хочу возвратить престол Карлу Второму?
Планше привскочил на стуле.
- Ах, - сказал он с испугом, - так вот что называете вы реставрацией!
- А разве это не так называется?
- Правда, правда! Но подумали ли вы хорошенько?
- О чем?
- О том, что там делается.
- Где?
- В Англии.
- А что? Расскажи, Планше!
- Извините, сударь, - что я пускаюсь в рассуждения, вовсе не касающиеся моей торговли. Но так как вы предлагаете мне торговое предприятие... Ведь вы мне предлагаете торговое предприятие, не так ли?
- Богатейшее!
- Ну, раз вы предлагаете мне торговое предприятие, то я могу обсуждать его.
- Обсуждай, Планше; это поможет выяснить истину.
- С вашего позволения, сударь, я скажу, что, вопервых, там есть парламент.
- А потом?
- Армия.
- Хорошо. Нет ли еще чего?
- Народ.
- Все ли?
- Народ сверг и казнил короля, отца теперешнего. Так уж, наверное, он и этого не примет.
- Планше, друг мой, - отвечал даАртаньян, - ты рассуждаешь так, словно у тебя на плечах головка сыра... Народу уже надоели эти господа, которые называются какими-то варварскими именами и поют псалмы. Я заметил, любезный Планше, что народ предпочитает шутки церковному пению. Вспомни Фронду: как пели в то время! Славное было времечко!
- Ну, не очень-то! Меня чуть было не повесили!
- Да" но все-таки не повесили! И наживаться ты начал под эти песни.
- Ваша правда, но вернемся к армии и парламенту.
- Я сказал, что беру двадцать тысяч ливров господина Планше и сам вношу такую же сумму; на эти сорок тысяч я наберу войско.