ДаАртаньян подъехал к двум офицерам и поздоровался с ними с оттенком снисходительной ласковости, который отличает вышестоящих в их общении с низшими. В ответ на свою любезность он получил два исполненных глубокой почтительности поклона.
- Ах, какая удача, что мы встретились с вами, господин даАртаньян! воскликнул сокольничий.
- Скорее мне бы подобали такие слова, господа, так как в ваши дни король чаще беспокоит своих мушкетеров, нежели птиц.
- Да, не то что в доброе старое время, - вздохнул королевский сокольничий. - Помните ли, господин д'Артаньян, как покойный король охотился на сорок в виноградниках за Божанси... ах, черт возьми! Вы не были тогда капитаном мушкетеров, господин даАртаньян.
- И вы состояли капралом по птичьей части, - шутливо заметил даАртаньян. - Все равно это было хорошее время, так как молодость - это и есть хорошее время... Не правда ли, господин начальник псовой охоты!
- Вы оказываете мне слишком большую честь, господин граф, - поклонился последний
ДаАртаньяна нисколько не поразил графский титул: он стал графом четыре года назад.
- Вы не устали от долгой дороги, только что проделанной вами, господин капитан? - продолжал королевский сокольничий - Отсюда до Пиньероля, кажется, чтото около двухсот лье
- Двести шестьдесят туда и столько же, сударь, обратно, - невозмутимо произнес даАртаньян.
- А как он поживает?
- Кто? - спросил даАртаньян.
- Наш бедный господин Фуке, - шепотом проговорил королевский сокольничий.
Начальник псовой охоты из осторожности отъехал в сторону.
- Неважно, - отвечал даАртаньян, - бедняга всерьез огорчен, он не понимает, как это тюрьма может быть милостью. Он говорит, что парламент, отправив его в изгнание, тем самым вынес ему оправдательный приговор и что изгнание - это свобода. Он не представляет себе, что нам поклялись расправиться с ним и что за спасение его жизни из цепких когтей парламента надо благодарить бога.
- Да, бедный человек едва избег эшафота. Говорят, что господин Кольбер отдал уже соответствующие распоряжения коменданту Бастилии и казнь была заранее предрешена.
- В конце концов что тут поделаешь? - сказал д'Артаньян с задумчивым видом, словно затем, чтобы оборвать разговор.
- В конце концов, - повторил, приблизившись, начальник псовой охоты, - господин Фуке в Пиньероле, и по заслугам, он имел счастье быть отвезенным туда лично вами; достаточно он обворовывал короля.
ДаАртаньян метнул в начальника псовой охоты один из своих уничтожающих взглядов и произнес, старательно отчеканивая каждое слово:
- Сударь, если бы мне сказали, что вы съели то, что отпускается для ваших борзых, я не только не поверил бы этому, но, больше того, если бы вас посадили за это в тюрьму, я бы сочувствовал вам и не позволил бы дурно отзываться о вас. Однако, сударь, сколь бы честным человеком вы ни были, я утверждаю, что вы отнюдь не честнее, чем бедный Фуке.
Выслушав этот резкий упрек, начальник собак его величества короля опустил нос и отстал на два шага от сокольничего и даАртаньяна.
- Он доволен, - наклонился к мушкетеру сокольничий, - оно и понято, ныне борзые в моде, когда б он был королевским сокольничим, он бы так не разговаривал.
Наблюдая, как недовольство, порожденное ущемлением частных, не имеющих в государственной жизни никакого значения интересов, влияет на решение большого политического вопроса, даАртаньян меланхолически улыбнулся; он вспомнил еще раз о безмятежном существовании, которое долгое время было уделом бывшего суперинтенданта финансов, о его разорении, о мрачной смерти, которая его ожидала, и, чтобы покончить с этою темой, задал вопрос:
- Господин Фуке любил охотиться с соколами?
- О да, страстно любил, - отвечал королевский сокольничий с горьким сожалением в голосе и со вздохом, который прозвучал как надгробное слово Фуке.
ДаАртаньян, дав рассеяться дурному настроению начальника королевских свор и грусти сокольничего, тронул коня.
Вдали, на опушке леса, показались охотники; на полянах, как падающие звезды, замелькали султаны наездниц, и белые кони, словно призраки, проносились в чаще кустов и деревьев.
- Что же, долго ли продлится ваша охота? - спросил даАртаньян. - Я попрошу вас поскорее выпустить птицу, я очень устал. Вы сегодня охотитесь на цаплю или на лебедя?
- На обоих, господин даАртаньян, - ответил сокольничий, - но вы не беспокойтесь, король не знаток, он охотится не для себя, его цель - доставить развлечение дамам.
Слово дамы было настолько подчеркнуто, что заставило даАртаньяна насторожиться.
- Ах, - проговорил он, с удивленным видом глядя на своего собеседника.
Начальник псовой охоты, очевидно, чтобы снискать благоволение мушкетера, угодливо кланялся.
- Смейтесь, смейтесь надо мной, сударь, - улыбнулся даАртаньян, ведь я не знаю решительно никаких новостей: я отсутствовал целый месяц и только вчера воротился из моих странствий. Я оставил двор еще опечаленным смертью королевы-матери. Приняв последний вздох Анны Австрийской, король не желал развлекаться; но все кончается в этом мире. Он перестал грустить? Ну что - же! Тем лучше.
- И начинается также, - перебил его с грубым смехом начальник псовой охоты.
- А... - во второй раз произнес даАртаньян, горевший желанием познакомиться с новостями, но считавший, что расспрашивать было бы ниже его достоинства. - По-видимому, есть нечто такое, что начинается?
Начальник псовой охоты многозначительно подмигнул, но даАртаньян не пожелал узнавать что бы то ни было от этого человека.
- Скоро ли мы увидим его величество? - спросил он сокольничего.
- В семь часов, сударь, я велю выпустить птиц.
- Кто будет сопровождать короля? Как поживает принцесса Генриетта? Как самочувствие королевы?
- Лучше, сударь.
- А разве она болела?
- Со времени своего последнего огорчения ее величество была нездорова.
- О каком огорчении вы говорите? Не опасайтесь моей нескромности. Рассказывайте. Я ведь ничего не знаю, поскольку только что приехал.
- Говорят, что королева, живущая в некотором забвении после смерти своей свекрови, пожаловалась на это его величеству, и он ей ответил:
"Разве я не провожу, мадам, у вас каждую ночь? Чего вы еще хотите?"