Он произнес это с суровою и непреклонною решимостью закоренелого пуританина; даАртаньян посмотрел на своего пленника, как человек, знающий цену каждому слову и определяющий ее по голосу, которым снова произносятся.
- В самом деле, - тихо сказал он королю, - генерал человек твердый. Он не съел кусочка хлеба, не выпил капли вина в продолжение двух суток. С этой минуты, ваше величество, извольте распоряжаться его участью; Я умываю руки, как сказал Пилат.
Бледный и покорный судьбе Монк стоял, скрестив руки, и ждал.
ДаАртаньян повернулся к нему.
- Вы очень хорошо понимаете, - сказал он генералу, - что ваше заявление, может быть, и превосходное, не удовлетворит никого, даже вас самих. Его величество хотел переговорить с вами; вы отказывали ему в свидании. Почему же теперь, когда вы встретились с королем лицом к лицу, когда к этому принудила вас сила, не зависящая от вас, почему вы толкаете нас на поступки, которые я считаю бесполезными и нелепыми? Говорите, черт побери! Скажите хоть "нет"!
Монк, не произнеся ни слова, не взглянув на короля, задумчиво поглаживал усы с видом человека, понимающего, что дела обстоят плохо.
Между тем Карл II погрузился в глубокое раздумье. Впервые он встретился с Монком - своим главным противником, которого так хотел видеть, и теперь проницательным взором пытался измерить глубину его сердца.
Он убедился, что Монк решил скорее умереть, чем заговорить. В этом не было ничего необыкновенного со стороны такого замечательного человека, получившего столь тяжкое оскорбление. Карл II в ту же секунду принял одно из решений, которые ставят на карту для простых людей - жизнь, для генерала - удачу, для короля - его королевство.
- Сударь, - обратился он к Монку, - в некотором смысле вы совершенно правы. Не прошу вас отвечать мне, прошу только выслушать меня.
На минуту воцарилось молчание. Король смотрел на Монка, который оставался бесстрастным.
- Вы только что упрекнули меня, сударь, - заговорил опять король. Вы уверены, что я подослал к вам в Ньюкасл человека, который заманил вас в западню; этого (скажу мимоходом) вовсе не учел господин д'Артаньян, которому, впрочем, я обязан искренней благодарностью за его безмерную великодушную преданность.
ДаАртаньян почтительно поклонился. Монк не шевельнулся.
- Господин ДаАртаньян, - заметьте, господин Монк, что я вовсе не намерен извиняться перед вами, - господин ДаАртаньян отправился в Англию по собственному побуждению, без всякой корысти, без приказа, без надежды, как истинный дворянин, с целью оказать услугу несчастному королю и прибавить к множеству совершенных им великих деяний этот новый замечательный подвиг.
ДаАртаньян слегка покраснел и кашлянул, стараясь скрыть смущение. Монк по-прежнему не шевелился.
- Вы не верите моим словам, господин Монк, - продолжал король. - Я понимаю ваше недоверие: подобные доказательства преданности так редки, что естественно не верить им.
- Генерал не прав, если не верит вашему величеству! - воскликнул ДаАртаньян. - Вы сказали правду, столь истинную правду, что, должно быть, я поступил неправильно, захватив генерала: это, кажется, некстати, Если это так, клянусь, я в отчаянии!
- Шевалье ДаАртаньян, - сказал король, беря за руку мушкетера. - Вы обязали меня более, чем если бы доставили мне победу: вы указали неизвестного мне друга, которому я вечно буду благодарен и которого вечно буду любить...
Король дружески пожал ему руку и, поклонившись Монку, добавил:
- И врага, которого отныне я буду ценить по заслугам.
В глазах пуританина сверкнула молния; но она тотчас же погасла, и к нему вновь вернулось прежнее мрачное бесстрастие.
- Вот каков был мой план, господин ДаАртаньян, - продолжал король. Граф де Ла Фер, которого вы, кажется, знаете, отправился в Ньюкасл...
- Атос! - воскликнул ДаАртаньян.
- Да, кажется, таково его боевое прозвище... Граф де Ла Фер отправился в Ньюкасл и, может быть, склонил бы генерала к переговорам со мной или с кем-нибудь из моих приверженцев. Но тут вы насильственно вмешались в это дело.
- Черт побери! - сказал ДаАртаньян. - Должно быть, это он входил в лагерь в тот самый вечер, когда я пробрался туда с рыбаками!
Едва заметное движение бровей Монка показало даАртаньяну, что он не ошибся.
- Да, да, - продолжал он, - мне показалось, что это его фигура, его голос. Ах, какая досада! Ваше величество, простите меня, я думал, что делаю все к лучшему.
- Не случилось ничего плохого, - ответил король, - кроме того, что генерал обвиняет меня в предательстве, в чем я вовсе не повинен. Нет, генерал, не таким оружием хочу я сражаться с вами. Вы скоро это увидите. А до тех пор верьте мне, я клянусь вам честью дворянина! Теперь, господин ДаАртаньян, дозвольте сказать вам одно слово.
- Я слушаю, ваше величество.
- Вы преданы мне? Не так ли?
- Ваше величество видели, что безмерно предан.
- Хорошо. Довольно одного слова такого человека, как вы. Впрочем, за словом всегда следует дело. Генерал, прошу вас пройти за мною, И вы идите с нами, господин ДаАртаньян.
ДаАртаньян повиновался, слегка озадаченный. Карл II вышел, за ним Монк, за Монком ДаАртаньян. Карл направился по той самой дороге, по которой к нему ирипхел ДаАртаньян, и вскоре морской ветер повеял в лицо трем ночным путешественникам. Карл отпер калитку, и едва прошли они шагов пятьдесят, как увидели океан, который перестал бушевать и покоился у берега, как усталое чудовище.
Карл II шел в раздумье, опустив голову и поглаживая рукой подбородок. Монк следовал за ним, беспокойно оглядываясь. Сзади шел даАртаньян, положив руку на эфес шлаги.
- Где шлюпка, которая привезла вас сюда? - спросил Карл у мушкетера.
- Вон там; в ней ждут меня семь человек солдат и офицер.
- А, вижу! Шлюпка вытащена на берег. Но вы, верно, не на ней прибыли из Ньюкасла?
- О, нет! Я на свой счет нанял фелуку, которая бросила якорь на расстоянии пушечного выстрела от берега.
- Сударь, - сказал король Монку, - вы свободны.
При всей своей твердости Монк не мог не вскрикнуть. Король утвердительно кивнул головою и продолжал: