Вечером они получили приказ, или, лучше сказать, разрешение выехать. В то время как графу подавали бумагу, другой посланец вручил даАртаньяну кипу документов с множеством печатей, какими обыкновенно скрепляется земельная собственность в Англии. Атос заметил, что ДаАртаньян просматривает акты, утверждавшие передачу ему загородного домика генерала. Осторожный Монк или, как сказали бы другие, щедрый Монк превратил подарок в продажу и дал расписку, что получил за дом пятнадцать тысяч ливров.
Посланец уже ушел, а ДаАртаньян все еще читал.
Атос с улыбкой смотрел на него. ДаАртаньян, поймав его улыбку, спрятал бумаги в карман.
- Извините, - улыбнулся Атос.
- Ничего, ничего, любезный друг! - сказал лейтенант. - Я расскажу вам...
- Нет, не говорите ничего, прошу вас. Приказы - вещь священная; получивший их не должен говорить ни слова ни брагу, ни отцу. А я люблю вас более, чем брата, более всех на свете...
- За исключением Рауля?
- Я буду еще больше любить Рауля, когда характер его определится, когда он проявит себя... как вы, дорогой ДРУГ.
- Так вам, говорите, тоже дано приказание, и вы ничего не скажете мне о нем?
- Да, друг мой.
Гасконец вздохнул.
- Было время, - произнес он, - когда вы положили бы эту секретную бумагу на стол и сказали бы: "ДаАртаньян, прочтите эти каракули Портосу и Арамису".
- Правда... То было время молодости, доверчивости, благодатное время, когда нами повелевала кровь, кипевшая страстями!..
- Атос, сказать ли вам?
- Говорите, друг мой.
- Об этом упоительном времени, об этой благодатной поре, о кипевшей крови, обо всех этих прекрасных вещах я вовсе не жалею. Это то же самое, что школьные гиды... Я всюду встречал глупцов, которые расхваливали это время задач, розог, краюх черствого хлеба... Странно, я никогда не любил этих вещей, и хоть я был очень деятелен, очень умерен (вы это знаете, Атос), очень прост в одежде, однако расшитый камзол Портоса нравился мне куда больше моего, поношенного, не защищавшего меня зимой от ветра, а летом от зноя. Знайте, друг мой, мне как-то не внушает доверия человек, предпочитающий плохое хорошему. А в прежнее время у меня все было плохое; каждый месяц на моем теле и на моем платье появлялось раной больше и оказывалось одним экю меньше в моем тощем кошельке. Из этого дрянного времени, полного треволнений, я не жалею ни о чем, ни о чем, кроме нашей дружбы... потому что у меня есть сердце, - и, как ни странно, это сердце не иссушил ветер нищеты, который врывался в дыры моего плаща или в рапы, нанесенные моему несчастному телу шпагами разных мастеров!..
- Не жалейте о нашей дружбе, - сказал Атос, - она умрет только вместе с нами. Дружба, собственно, составляется из воспоминаний и привычек; и если вы сейчас усомнились в моей дружбе к вам, потому что я не могу рассказать вам о поручении, с которым меня посылают во Францию...
- Я?.. Боже мой!.. Если бы вы знали, милый друг, как безразличны мне теперь все поручения в мире! - И он пощупал бумаги в своем объемистом кармане.
Атос встал из-за стола и позвал хозяина, намереваясь расплатиться.
- С тех пор как я дружу с вами, - сказал д'Артаньян, - я еще ни разу не расплачивался в трактирах. Портос платил часто, Арамис иногда, и почти всегда после десерта вынимали кошелек вы. Теперь я богат и хочу попробовать, приятно ли платить.
- Пожалуйста, - отвечал Атос, кладя кошелек и карман.
После этого друзья двинулись в порт, причем в пути ДаАртаньян часто оглядывался на людей, несших дорогое его сердцу золото.
Ночь набросила темный покров на желтые воды Темзы; раздавался грохот бочек и блоков, предшествующий снятию с якоря, что столько раз заставлял биться сердца мушкетеров, когда опасность, таимая морем, была весомее грозной из всех опасностей, с какими им неминуемо предстояло встретиться. Они должны были плыть на большом корабле, ждавшем их в Гревсенде. Карл II, всегда очень предупредительный в мелочах, прислал яхту и двенадцать солдат шотландской гвардии, чтобы отдать почести послу, отправляемому во Францию.
В полночь яхта перевезла пассажиров на корабль, а в восемь часов утра корабль доставил посла и его друга в Булонь.
Пока граф де Ла Фер с Гримо хлопотали о лошадях, чтобы отправиться прямо в Париж, даАртаньян поспешил в гостиницу, где, согласно приказанию, должны были ждать его воины. Когда даАртаньян вошел, они завтракали устрицами и рыбой, запивая еду ароматической водкой. Все они были навеселе, но ни один еще не потерял головы.
Радостным "ура!" встретили они своего генерала.
- Вот и я, - приветствовал их даАртаньян. - Кампания кончена. Я привез каждому обещанную награду.
Глаза у всех заблестели.
- Бьюсь об заклад, что у самого богатого из вас нет даже и ста ливров в кармане.
- Правда, - ответили все хором.
- Господа, - сказал даАртаньян, - вот мой последний приказ. Торговый трактат заключен благодаря тому, что нам удалось захватить первейшего знатока финансового дела в Англии. Теперь я могу сказать вам, что мы должны были схватить казначея генерала Монка.
Слово "казначей" произвело некоторое впечатление на воинов даАртаньяна. Он заметил, что только Менвиль не вполне верит ему.
- Этого казначея, - продолжал даАртаньян, - я привез в нейтральную страну, Голландию. Там им был подписан трактат. Затем я сам отвез казначея обратно в Ньюкасл. Он остался вполне доволен: в сосновом ящике ему было спокойно, переносили его осторожно, и я выхлопотал у него для вас награду. Вот она.
Он бросил внушительного вида мешок на скатерть.
Все невольно протянули к нему руки.
- Постойте, друзья мои! - закричал даАртаньян. - Если есть доходы, то есть и издержки!
- Ого! - пронесся гул голосов в зале.
- Мы оказались в положении, опасном для глупцов.
Скажу яснее: мы находимся между виселицей и Бастилией.