Рауль, взглянув в последний раз на графа де Ла Фер, вышел вслед за принцем. Филипп Анжуйский и королева, казалось, совещались, остаться ли им.
- Тут дело семейное, - вдруг сказал Мазарини, останавливая их. - Граф де Ла Фер привез королю послание, в котором Карл Второй, восстановленный на престоле, предлагает сочетать браком брата короля с принцессой Генриеттой, внучкой Генриха Четвертого... Не угодно ли вам, граф, вручить письмо его величеству?
Атос стоял в изумлении. Каким образом министр мог знать содержание бумаги, с которой он ни на секунду не расставался?
Но, вполне владея собою, Атос подал депешу молодому королю, который, покраснев, взял ее. Торжественное молчание воцарилось в спальне кардинала. Оно нарушалось только тихим звоном золота, которое Мазарини желтой, сухой рукой укладывал в ларчик, пока король читал письмо,
XLI
РАССКАЗ
Лукавый кардинал сообщил почти все, и послу ничего не оставалось прибавить. Однако весть о реставрации Карла II поразила короля. Он повернулся к графу, с которого не спускал глаз с самого его появления, и спросил:
- Не откажите, сударь, рассказать нам подробности о положении дел в Англии. Вы приехали прямо оттуда, вы француз, и ордена на вашей груди показывают, что вы человек знатный и заслуженный.
- Граф де Ла Фер - старинный слуга вашего величества, - сказал кардинал королеве-матери.
Анна Австрийская была забывчива, как королева, видевшая много бурь и много ясных дней. Она взглянула на Мазарини, кривая улыбка которого не предвещала ничего хорошего; потом перевела вопросительный взгляд на Атоса.
Кардинал продолжал:
- Граф был мушкетером во времена Тревиля и служил покойному королю... Граф очень хорошо знает Англию, куда он ездил несколько раз в разное время... Вообще он замечательный человек...
В словах кардинала таился намек на воспоминания, которых Анна Австрийская так боялась. Англия напоминала ей о ее ненависти к Ришелье и любви к Бекингэму; мушкетер эпохи Тревиля вызвал в ее памяти былые победы, волновавшие ее сердце в молодости, и опасности, чуть не стоившие ей трона.
Слова эти произвели большое впечатление: члены королевской семьи замолкли, внимательно прислушиваясь. С различными чувствами думали они о тех таинственных временах; юноши уже не застали их, а старики считали их навсегда забытыми.
- Говорите, граф, - произнес наконец Людовик XIV, который раньше других преодолел смущение, подозрительность и воспоминания, всеми овладевшие.
- Да, говорите, - прибавил Мазарини, которому ядовитый выпад против Анны Австрийской возвратил бодрость и веселость.
- Ваше величество, - сказал граф, - судьба короля Карла Второго изменилась, словно чудом. Чего не могли сделать люди, то свершил бог.
Мазарини закашлялся и заворочался в своей постели.
- Король Карл Второй, - продолжал Атос, - выехал из Гааги не как изгнанник или завоеватель, а как настоящий король, который вернулся из дальнего путешествия, встреченный всеобщими благословениями.
- Это действительно чудо, - заметил Мазарини. - Если верить рассказам, Карл Второй, встреченный теперь благословениями, выехал из Англии под звуки выстрелов.
Король промолчал. Герцог Филипп, который был моложе и легкомысленнее короля, не мог не улыбнуться. Мазарини был доволен этой улыбкой, показывавшей, что его шутку оценили.
- В самом деле, это изумительно, - сказал король. - Но бог, когда он покровительствует королям, пользуется людьми для исполнения своих намерений. Кому же больше всего обязан Карл Второй возвращением престола?
- Но, - перебил кардинал, не считаясь с самолюбием короля, - неужели вы не знаете, что он обязан генералу Монку?
- Разумеется, знаю, - отвечал Людовик решительным голосом, - но я спрашиваю посла о причинах, побудивших генерала Монка изменить свое поведение.
- Ваше величество, вы коснулись самого существенного вопроса, - отвечал Атос. - Если б не чудо, о котором я имел честь доложить вам, Монк, вероятно, остался бы непобедимым врагом короля Карла Второго. Бог вложил странную, дерзкую и остроумнейшую мысль в голову одного человека, а другую мысль, честную и смелую, - в голову другого. Соединившись, эти две мысли произвели такую перемену во взглядах генерала Монка, что из смертельного врага он стал другом низложенного короля.
- Вот именно это я и хотел знать, - сказал король. - Но кто же эти два человека?
- Два француза.
- О, я очень рад.
- А мысли? Меня больше интересуют мысли, чем люди, - прибавил Мазарини.
- Правда, - прошептал король.
- Вторая мысль, честная и смелая, по менее важная, заключалась в решении добыть миллион, спрятанный покойным королем Карлом Первым в Ньюкасле, и на это золото купить помощь Монка.
- Ого! - пробормотал Мазарини, пораженный словом "миллион". - Но ведь Ньюкасл был занят Монком?
- Именно так, господин кардинал, потому-то и я назвал эту идею смелой. Дело состояло вот в чем: надо было вступить в переговоры с Монком, а если он отвергнет предложения, которые будут ему сделаны, добыть для Карла Второго эту сумму, действуя на порядочность, а не на верноподданнические чувства генерала Монка... Так все и было, несмотря на некоторые препятствия; генерал оказался человеком честным и отдал золото.
- Мне кажется, - сказал король нерешительно и задумчиво, - что король Карл Второй ничего не знал об этом миллионе, когда был в Париже.
- А я думаю, - прибавил кардинал насмешливо, - что его величество король английский знал о существовании этих денег, но предпочитал иметь два миллиона вместо одного.
- Ваше величество, - отвечал Атос твердо, - король Карл Второй находился в такой крайней бедности во Франции, что не мог нанять почтовых лошадей; в таком отчаянии, что несколько раз помышлял о смерти. Он и не подозревал, что золото спрятано в Ньюкасле, и если б один дворянин, подданный вашего величества, храни гель этой тайны, не рассказал ему о ней, Карл Второй жил бы до сих пор в самом жестоком забвении.
- Перейдем к мысли, странной, дерзкой и остроумной, - перебил Мазарини, предчувствуя поражение. - Что это за мысль?
- Вот она: генерал Монк был единственным препятствием к восстановлению Карла Второго на престоле, и один француз вздумал устранить это препятствие.