— Посмотри, Рауль, на эту чудесную грядку ландышей, — остановился Атос, — посмотри, как им полезна тень и влажность, в особенности тень листьев кленов, между зубцами которых проникает тепло, но не лучи солнца.
Рауль закусил губу; потом, чувствуя, что кровь приливает к вискам, сказал:
— Граф, умоляю вас, объяснитесь: не забывайте, что ваш сын — мужчина.
— Тогда, — сурово выпрямился Атос, — тогда докажи мне, что ты мужчина. Ты не доказал, что ты послушный сын. Я просил тебя дождаться блестящего союза. Я нашел бы тебе жену из семьи, стоящей на самых высоких ступенях знатности и богатства. Я хотел, чтобы ты сиял двойным блеском, который придают слава и богатство. Ты из благородного рода!
— Граф, — вскричал Рауль, поддавшись первому порыву, — на днях мне бросили упрек, что я не знаю имени моей матери.
Атос побледнел, потом, сдвинув брови, негромко вымолвил:
— Мне нужно знать, что вы ответили.
— О, простите, простите! — пробормотал молодой человек, утратив все свое возбуждение.
— Что вы ответили? — спросил Атос, топнув ногой.
— Граф, в руках у меня была шпага. Мой оскорбитель был тоже вооружен. Я выбил из его рук шпагу и перебросил ее через ограду, а потом отправил и его самого вслед за шпагой.
— А почему вы не убили его?
— Король запретил дуэли, граф, а я в ту минуту был одним из посланцев его величества.
— Хорошо, — сказал Атос. — Но тем больше у меня причин говорить с королем.
— Чего вы будете у него просить, граф?
— Позволения обнажить шпагу против человека, нанесшего нам оскорбление.
— Если я поступил не так, как следовало, умоляю вас, граф, простите меня.
— Кто тебя упрекает?
— Но позволение, которое вы хотите просить у короля…
— Рауль, я попрошу его величество поставить подпись на свадебном контракте.
— Граф…
— Но с одним условием…
— Разве вам нужны условия со мной? Прикажите, и я буду повиноваться.
— С тем условием, — продолжал Атос, — что ты мне назовешь человека, который говорил так о… твоей матери.
— Но, граф, зачем вам знать его имя? Меня оскорбили, и, когда его величество разрешит дуэли, мстить буду я.
— Его имя?
— Я не допущу, чтобы вы подвергались опасности.
— Ты принимаешь меня за дона Диего? Его имя?
— Вы этого требуете?
— Я хочу его знать.
— Виконт де Вард.
— А, — спокойно заключил Атос, — хорошо. Я его знаю. Но наши лошади готовы. Мы выедем не через два часа, а немедленно. На коня, на коня!
XLIII
ПРИНЦ РЕВНУЕТ К ГЕРЦОГУ БЕКИНГЕМУ
Пока граф де Ла Фер в сопровождении Рауля ехал в Париж, в Пале-Рояле разыгрались события, которые Мольер назвал бы сценой из настоящей комедии.
Прошло четыре дня после бракосочетания герцога Орлеанского. Герцог, торопливо позавтракав, отправился в свои покои, надув губы и нахмурив брови. Завтрак прошел невесело: герцогиня велела подать себе кушанья в комнаты. Его высочество сидел за столом в тесной компании друзей. Только де Лоррен и Маникан присутствовали на этой трапезе, которая продолжалась три четверти часа при полном молчании.
Маникан, менее близкий к его высочеству, чем де Лоррен, напрасно старался прочитать в глазах принца, что вызвало у него такое недовольство.
Де Лоррен, которому незачем было угадывать, потому что он все знал, ел с тем аппетитом, какой вызывали у него чужие неприятности: он наслаждался и досадой герцога, и смущением Маникана. Ему доставляло удовольствие, продолжая есть, удерживать за столом принца, сгоравшего от желания подняться с места.
Минутами принц раскаивался, что дал де Лоррену власть над собой, избавлявшую того от всяких стеснений этикета.
Время от времени принц возводил глаза к небу, потом посматривал на куски паштета, который усердно уничтожал де Лоррен. Наконец он не выдержал и, когда подали фрукты, сердито встал из-за стола, предоставив де Лоррену доканчивать завтрак в одиночестве.
Герцог не пошел, а побежал в переднюю и, застав там служителя, шепотом отдал ему какое-то приказание.
Не желая возвращаться в столовую, он прошел через свои комнаты, надеясь застать королеву-мать в ее молельне, где она обычно находилась в это время. Было около десяти часов утра.
Когда принц вошел, Анна Австрийская писала.
Королева-мать очень любила младшего сына, красавца, с мягким характером.
Действительно, герцог Орлеанский был нежнее и, если можно так выразиться, женственнее короля.