— Бытие личем не вечная жизнь, но вечная смерть. — Скрипит бывший некромант своему посоху, коей отныне был увенчан свежим черепом Графа.
При жизни Назим не был разговорчивым человеком, но сейчас, после смерти он пытался таким казаться. Цеплялся за то, что приближало его к человеку.
Мертвые не говорят. А он еще не мертвец. Он надеялся, что пока еще не мертвец.
Но даже так, он понимал — это всё бесполезно.
Сколько бы он ни оттягивал неизбежное, смерть полностью поглотит его, оставив лишь голый разум. Однажды он просто поймет, что нет никакого смысла пытаться хоть в чем-то походить на человека, и это будет последняя черта.
Некромант равнодушно поднимается с земли, оглядывает опустевший город, цепочку мертвецов, что складывали вокруг замка части человеческих тел. Пытается найти в себе отголоски чувств, но его кости не чувствуют даже ледяной ветер, что уж говорить о вине?
Он достает фляжку с пояса и неловкими движением пытается сделать глоток мумифицированной глоткой. Бинты пропиваются водой, просачиваясь через распоротую Дастаном плоть. Король не заботился о сохранности тела некроманта, когда возносил его в лича.
Павший мастер смерти пытается воскресить в памяти жажду и чувство ее утоления, но безуспешно. Иронично, всю его жизнь он приближался к смерти как можно ближе, чтобы черпать из нее силу, отказывался от всего человеческого, но теперь, когда перешагнул через нее… Он пытался найти что-то позади.
…
Не найдя ничего, он возвращается к работе, а ее предстояло много.
Теократия была худшим место для некроманта, даже несмотря на то, что ни один высокопоставленный инквизитор так и не попытался его остановить. Даже самые слабые послушники доставляли проблемы, но хуже всего было отсутствие магов. Все, что он мог поднимать из неодаренных — это слабая, почти бесполезная нежить, годная лишь чтобы стать живым… вернее мертвым щитом.
В лесах теократии он порой мог найти более полезных союзников, чем в деревнях, но увы, тут же вынужден был использовать их, чтобы противостоять священникам, которых не устраивало буйство живых мертвецов на священной земле. Почти все твари пали в этих битвах.
Теперь ему требовалось пополнение. Поэтому он здесь.
Это было логично, а значит — правильно.
Замковый алтарь был разорен, члены местного рода — вырезаны, а ядро щедро полито их кровью.
Теперь магический источник скрылся под горой из частей тел, ожидая час, когда их соберется достаточно для обретения нежизни.
Ждать пришлось долго.
День за днем он усложнял и расширял ритуальный круг, наносил руны на кости и преобразовывал тела. Он планировал заниматься этим еще не один день, но его планам помешали.
В мертвом городе появился гость. Рослый, более двух метров рыцарь в черных, глухих доспехах.
Не живой, не мертвый. Не одаренный и не бездарный. Не человек, но и не зверь.
Мертвый некромант сверлил его немигающим взглядом начавших истлевать, глаз.
В общем-то, ему уже не нужны были глаза. Без них он видел куда лучше, проникая взглядом глубже, чем другие.
И видел он исковерканную плоть, скрытую за доспехами. Алхимия. Химерология. Демонология и Некромантия. Создатель этого чудовища совмещал все четыре науки с большим мастерством. Словно в шутку, доспехи этой твари были благословлены высокопоставленным Теократом.
Невольно, лич почувствовал странное неприятие к этому существу и ее создателю.
Костлявая рука сама собой дернулась к вырезанному Дастаном, сердцу.
Рыцарь остановился и протянул запечатанное письмо.
И вновь павшему мастеру смерти не требовалось его касаться, чтобы прочитать.
«Ты слишком далеко зашел на юг. Отправляйся на север. Сэр Мирольд будет твоим защитником»
— И палачом. — Проскрипел некромант.
Рыцарь никак не отреагировал на это, продолжая протягивать письмо.
Взмах посоха и оно истлевает у него в руках, прахом развеиваясь по ветру. Волна смерти должна была заставить и его умереть, но рыцарь даже не заметил смертельную атаку.
Раздражение.
Лич не может понять, чувствует ли он его, либо это лишь воспоминание о чувствах, но так или иначе — он вынужден подчиняться Королю. Нет ни шанса, что он сможет противиться его прямому приказу. По крайней мере, до тех пор, пока его сердце в руках Дастана.