Выбрать главу

Однажды, помню, какой-то тип Рыбе нунчаками голову пробил, так Витьку как ветром сдуло. Я же обидчика кирпичом отогнал. Когда страсти улеглись, Витькино исчезновение всех развеселило. "А Цой-то где? Нету!" А потом догадался позвонить, он уже дома был.

Макс Пашков.

"Калейдоскоп" № 32–98 г., Ленинград

Людмила Козловская, преподаватель СГПТУ № 61 (ныне — художественно-реставрационный лицей) о Викторе Цое. 1978 г.

Он был молодым человеком, внешне, как все. Что касается его отношений с сокурсниками, то никаких инцидентов не помню, ни драк, ничего… Предводителем его было назвать нельзя. Как одевался? Такие высокие сапоги и свитер… черный. Булавки, рваные штаны и т. п. — этого на нем не было. Тонкая шея, очень хрупкий — в общем, не спортсмен. Длинноватые черные волосы. Нацмен — у нас таких не было.

Не знаю, как он вел себя на переменах, а на уроках — слушал. Витю никогда не выгоняли из класса, в общем, он не был шпаной. Что такое шпана? Сидит, развалившись, что-нибудь скажешь, а ему все равно. А конспект Цоя можно было привести в качестве примера, он все-все записывал.

Злостным прогульщиком никогда не был. Тогда он был уже взрослым человеком, и отношение к учебе у него было серьезное. Я не классный руководитель, чтобы считать его прогулы и пропуски, но все мои задания выполнялись им очень четко, не было инцидентов, чтобы он одно не сделал, другое…

Он слушал и в то же время постоянно что-то рисовал. У него на последней странице конспекта были какие-то лица, абстракции, люди… И вот, смотрю я как-то — у него уже не в тетради, а на полуватмане, моя во-о-от такая голова… Я гляжу на него и улыбаюсь. А он мне не в глаза смотрит, а на облик, и сам рисует, рисует. Ну, я и думаю: дам ему дорисовать, никто ведь из 36 человек так хорошо и много не рисует. А Цой это умел от Бога.

Портрет этот Цой подарил Людмиле Владимировне, а когда начался ажиотаж с "КИНО", рисунок, конечно же, превратился в ценность. В этом портрете — очень много от профиля автора: волевой, прямой взгляд, выдающийся вперед подбородок…

Со второго полугодия второго курса у них начался диплом, сплошная практика и ученики почти не бывали в лицее. И все, Витю я почти не видела. Хотя после окончания училища приходил — ведь он в нашем ансамбле работал. Приводил каких-то ребят. Цой играл, но чтоб я видела в нем выдающегося музыканта?.. Ну, мальчишки и мальчишки. Тогда эти ансамбли были во многих школах и ПТУ.

Он был очень талантливым. И если бы проучился все 4 года — был бы хорошим специалистом в нашей области, но поскольку у него появился другой интерес… Откуда я знала, что у него будет совершенно другая стезя?

Потом он исчез из лицея, и вдруг мы видим: "Боже мой, Виктор Цой в ДК имени Горького?!" Он со своим ансамблем выступал. Так мы все сбежались на концерт. Я пришла и сидела в административной ложе, слушала и удивлялась, что это Цой. Такой молодой, а пел проникновенные и правильные вещи…

Людмила Козловская.

"Калейдоскоп" 2 марта 1999 г. Ленинград.

Ленинград. 1980.

Рыба, Цой, Базис. Все из соседних дворов. Вот это и есть первое КИНО — вспоминает Миша Дубов. — Мы все там жили: Витебский, Типанова, Космонавтов. Свинья жил на Космонавтов. Помню, он привел ко мне Цоя, а с ним Артемий Троицкий пришел — босиком, бородатый, с портвейном, и еще толпа панков. Моя матушка в ужас пришла. Витька был волосатый, в булавках, в галстуке, говорил, что он хип-панк. Свинья представил его Троицому: Вот Цой, послушай его песни.

В десятиметровую комнату пятнадцать человек набилось, все киряли, а Витька взял гитару и запел — "Мои друзья всегда идут по жизни маршем".

Миша Дубов.

Панорама. Харьков. Октябрь 1991.

Художник Андрей Пугачев, друг Виктора.

С Витей мы знакомы с девятого класса. Я жил тогда на Петроградской, а учился рядом с Сенной площадью, в 1-й Петербургской гимназии вместе с его друзьями. Была такая группа "Палата № 6". Мой друг и одноклассник Максим Пашков сочинял для нее музыку и тексты.

Тогда еще Витя не писал ни музыки, ни текстов. Но много рисовал. Специально ничего не показывал, но когда я приходил к нему домой, он тогда жил у Парка победы на Московском проспекте, то всюду — на стенах, на мольберте, даже на полу лежали его рисунки. Не заметить их было просто невозможно.