Искусство карикатуры, т. е. нарочитого снижения, которое Гюго использует для обрисовки ненавистных ему персонажей, воплощается порой в малой поэтической форме басни или шутовской песенки. То он рисует Луи Бонапарта в образе тощей обезьяны, которая напялила на себя тигровую шкуру и до тех пор бесновалась, скрежетала зубами и кричала, что она царь лесов, пока не пришел укротитель и, сорвав тигровую шкуру, не сказал: «Да ты просто обезьяна!» («Басня или быль?», сентябрь 1852 г.). То он засаживает за карточную игру бога с сатаной и, заставив их играть на «паршивого аббата» и «плюгавого принца», отдает сатане победу («Песенка»):
Порой же сатира Гюго выливается в эпическую форму. Такова, например, поэма «Искупление» (ноябрь 1852 г.), открывающаяся историческими эпизодами из времен империи Наполеона I и включающая изображение битв и движущихся масс.
Здесь интересно отметить новую поэтическую манеру Гюго, освоенную им в процессе создания «Возмездия». Собственно живописный элемент (pittoresque), который является одной из наиболее характерных черт в поэзии романтиков, несколько отступает на задний план за счет нарастающего лиризма и усиления дидактического элемента. Вдохновленный пафосом обличения и возмездия, поэт не заботится более о яркой цветовой окраске и чувственном великолепии своих образов[46], а переходит к более сдержанным цветовым топам. В то же время его поэзия приобретает все большую одухотворенность и философичность, что наметилось уже в сборниках 30-х годов, а в «Возмездии» достигает апогея. Здесь Гюго предстает как живописец истории. Это особенно ярко проявляется в величественной композиции «Искупления», в широких и, вместе с тем, точных зарисовках, когда поэт показывает, как французы отступают по заснеженным русским равнинам, оставляя за собой горящую Москву, и как вчерашняя «великая армия» превращается в беспорядочное «стадо», у которого уже нет ни знамен, ни командиров 4 нельзя различить ни фланга, ни центра. В «Возмездии» еще более обостряется точное видение поэта, способного схватить такую характерную деталь, как фигуры дрожащих от холода гренадеров, «задумчиво шагающих 0 сосульками в посеревших усах». Но особенно динамичны и выразительны батальные сцены поэмы «Искупление»:
Эпическая величавость и напряженный драматизм этих исторических эпизодов призваны подчеркнуть ничтожность новой империи Луи Бонапарта. За точностью и конкретной образностью картины, воссоздаваемой поэтом, явственно ощущается некий второй план, соответствующий трансцендентной идее Гюго. Она состоит в том, что событиями истории управляет божественное провидение, которое карает злодеяния. Поэт же берет на себя миссию истолкования великого нравственного урока, который из этого следует. Характерна концовка поэмы: очнувшись в Пантеоне через двенадцать лет после смерти, Наполеон только теперь постигает возмездие за узурпацию власти, совершенную им 18 брюмера. Москва, поражение при Ватерлоо, остров св. Елены — все, оказывается, было ничто по сравнению с тем позором, который ему уготовили в разбойничьей банде его племянника, разыгрывающего, опираясь на авторитет великого дяди, бесстыдный фарс новой империи. Таков нравоучительный смысл эпической сатиры Гюго.
46
См. об этом несколько страниц, посвященных «Возмездию», в известной работе Андре Жуссена «Живопись в лиризме и эпопее»