В эти же годы началось изучение творческого наследия Гюго учеными — философами, литературоведами, историками, появилось множество книг о Гюго — человеке и писателе, о разных периодах его жизни, о его мировоззрении, эстетике, искусстве слова. Начиная с 1886 г. шла публикация не изданных при жизни произведений поэта (сборники «Все струны лиры», «Мрачные годы», неоконченные поэмы «Бог» и «Конец сатаны» и другие). Было предпринято издание Полного собрания его сочинений с солидным научным аппаратом, которое и по сей день служит главным источником для исследований творчества великого писателя.
Затем произведения Гюго обрели новую жизнь на экранах кинематографа. Первыми фильмами, созданными по отдельным мотивам этих произведений, были «Эсмеральда» (1905) и «Бродяга» (1907). В 1911, 1913 и 1914 гг. были экранизированы «Собор Парижской богоматери», «Отверженные» и «Девяносто третий год» (последний фильм был создан в самый канун первой мировой войны и тут же запрещен военной цензурой)[91].
Но, пожалуй, самым замечательным в посмертной «биографии» Гюго было то, что он, как национальный писатель Франции, как писатель-демократ, продолжал участвовать в борьбе своего народа во все самые острые моменты его политической жизни. Героические традиции его творчества снова и снова становились активно действующей силой в борьбе, которую французский народ вел в защиту своих демократических свобод. Редкостная, замечательная судьба выпала на долю этого художника слова!
В 1935 г. (в год 50-летия со дня смерти Гюго) имя его зазвучало с новой силой в обстановке объединения прогрессивных сил нации под лозунгами Народного фронта после подавления фашистского путча 1934 г. В это время столкновения двух лагерей обострилось и резко противоположное отношение к Гюго со стороны представителей фашиствующей буржуазии и со стороны передовых писателей и мыслителей Франции. Арагон в статье «Актуальность Гюго»[92] показал, что обличительный пафос произведений Гюго продолжает стеснять современную буржуазию, которая давным-давно уже не нуждается в гуманистах, а нуждается в диктаторах, палачах и шпионах: «Ей мешает гернсейский изгнанник, который слишком походит на эмигрантов, выступающих против Гитлера. Она ненавидит книгу, которая зовется «Отверженные». «Да, с Гюго!.. С защитником коммунаров… против новых версальских палачей!» — заявил другой писатель-коммунист, Поль Вайян-Кутюрье, призывая всех деятелей культуры объединиться в рядах Народного фронта[93].
В эти же дни в специальном номере журнала «Эроп», посвященном Гюго, с прекрасной статьей «Старый Орфей» выступил Ромен Роллан, который с необыкновенной силой поставил вопрос о бессмертии великого поэта. «Сколько живых людей, произносивших над ним свой приговор, умерло, в то время как он, мертвый, все еще живет… — говорил Роллан. — Его существование подтверждается тем, что его отвергают и подвергают страстному разбору… Имя и дух старца реют среди знамен движущейся вперед армии.
«Старый Орфей» — французский Толстой, озаренный огнями славы, владеющий мечом слова, возвышает свой голос в защиту жертв против угнетателей, как он это всегда делал перед лицом великих преступлений, в каком бы конце Земли они ни совершались.