Об этом хоккеисте (и футболисте!) ходило необычайно много легенд и баек. Можно сказать, герой фольклора. Видимо, Бобров был очень коммуникабельным человеком. Мог наладить связь с кем угодно – все его просто обожали.
Виктор всегда любил одиночество, уединение. На работе уставал, поэтому тянуло домой. Дома он записывал всё, что за день происходило.
Мой Виктор пересекался со Всеволодом Михайловичем только по игровым делам. Особой дружбы между ними не было, общались лишь, что называется, по работе. У Боброва всё-таки существовал свой круг, Виктор тогда до этого круга ещё не дорос. Впрочем, они и по своим интересам совсем разные люди.
Вокруг Боброва всегда артисты и знаменитые люди – весь бомонд того времени. И он с ними хорошо сочетался и смотрелся. А Виктор всегда любил одиночество, уединение. На работе уставал, поэтому тянуло домой. Дома он записывал всё, что за день происходило. Боброва за таким занятием трудно себе представить.
Было бы неверно назвать записи Виктора дневником. Потому что он записывал рабочие моменты, а не личные впечатления. Всё, что связано с командой, сначала записывал на листочках, а потом переносил красивым почерком (прямо-таки каллиграфическим) в тетрадку. Позже записи перекочевали в папки, в большие альбомы. Виктор мог туда заглянуть и сказать, в каком году и о чём говорили. И чем разговор закончился. Против таких фактов, спустя несколько лет, тяжело было возражать игроку, который начинал с ним спорить.
Такая кропотливая работа, видимо, не доставляла ему никаких затруднений. Подозреваю, он отдыхал, записывая, и заодно делал анализ.
А в Латвии я ему посоветовала брать объяснительные записки. Чтобы потом игроку невозможно было отвертеться. На все случаи нарушения режима и дисциплины – объяснительная. У нас сохранилось много смешных записок – кто что выпил, когда, где и почему, от радости или с горя. С обязательным указанием причин. Целая летопись человеческих прегрешений. Впрочем, такой способ поддержания порядка актуален на любом предприятии – если нарушил, с тебя требуют объяснения.
Виктор проделывал титаническую работу со всеми этими бумажками. У меня бы никогда не хватило терпения на такой системный труд. Я более легкомысленная, что ли.
Неудачи и поражения
Когда матч на стадионе заканчивался, у выходов толпились близкие и знакомые, ожидая своих. Как правило, я ждала дольше всех. Когда же он выйдет из раздевалки! А стал тренером – то же самое. Он мылся, тщательно складывал вещи в баул. Потом мы ехали домой, а дома что – телевизор, ужин.
Да, да, у нас уже был телевизор. С маленьким экраном и большой линзой. Отец дал деньги, а Виктор его где-то достал (по блату, как тогда говорили). В магазине купить невозможно было, а у него свои связи. У известных спортсменов бывают связи – знакомые, болельщики.
«Клуб кинопутешествий», кстати, одна из любимых передач с 1960 года, с самого начала. Тогда её вёл Владимир Шнейдеров, это уже в 70-е его сменил Юрий Сенкевич. Мы эту программу всегда вместе смотрели.
После игры мы ни в какие рестораны не ходили. Всегда дома. Он же уставал после матчей – ну, куда идти-то? Только домой.
Поскольку машины у нас не было, то добирались мы на троллейбусе. От стадиона «Динамо» троллейбус номер 12 шёл прямо до нашего дома на Ленинградском проспекте. Минут десять – и мы на месте.
Дома надо было развесить экипировку, форму, чтоб сохло. Виктор всегда сам – я ему никогда не стирала хоккейную амуницию. Только сам!
В троллейбусе его не узнавали. Узнавать на улицах его стали в Риге. Может, кто-то и узнавал в Москве, но тогда народ себя по-другому вел. Это сейчас могли бы спросить: «Ты Тихонов?».
Он, конечно, был очень хорошим защитником – надёжным. Таким же, каким он был в жизни человеком, – стабильным. Не случайно его и в первую сборную приглашали. Но, к сожалению, в Олимпийских играх в Кортина д’Ампеццо в 1956 году ему участвовать не пришлось, хотя в первоначальном составе сборной он туда поехал. Их вместе с Константином Локтевым отправили домой в последний момент.
Помню, переживал он по этому поводу страшно. Наверное, это так застряло в его памяти, что, уже работая тренером сборной, он страшно мучился, когда приходилось в последний момент кого-то отцеплять. Он раз десять со мной об этом говорил. Не обсуждал, не совета просил, а просто выговаривался. А я ему: «Вить, ну, я ж тебе ничего не могу сказать… Раз уж должен это делать – делай». Очень близко принимал к сердцу.