Я, конечно, исключаю Делароша, его я видел только “Елизавету” (сама Елизавета прекрасна, одна из самых сильных фигур в картинах Делароша) и “Детей Эдуарда”. Первая – осевая хороша, а последняя очень впечатлительная и написана лучше. Наш “Кромвель” лучше обоих их[116]. О французах я, впрочем, еще не вправе говорить – нужно внимательнее рассмотреть. В новых художниках, что мне удавалось видеть по магазинам, много жизни и своеобразного непринужденного отношения к искусству, но только со стороны живописн[ого] мастерства, вкуса и тому под[обное]. Ну, довольствуйся покуда этим, я и сам еще мало видел…»[117]
Виктор Михайлович оставался во Франции около двух месяцев, по май 1876 года, и обилие его художественных впечатлений за такой довольно краткий срок не может не поражать. Для него знакомство со столицей Франции, ее обликом в целом и ее искусством, стало бесценным художественным опытом. С воодушевлением писал о парижской художественной жизни Василий Поленов, друг и единомышленник Виктора Васнецова: «Как французы много, однако, работают, страсть. Несмотря на огромное количество магазинов, где каждую неделю выставляют новые картины, у них постоянно появляются выставки, одна за другой. Не успела закрыться выставка акварелей, на которой находилось много прелестных вещей, как уже открывается новая выставка масляных картин, и на этой чудесные вещи. А через полмесяца откроется Салон (Годичная выставка), на котором бывает, как говорят, до трех тысяч нумеров. Ну, просто завидно»[118].
Однако, в отличие от Поленова, Васнецова в Париже многое разочаровывало, что очевидно из его писем – в современной ему французской живописи он не находил той глубинной идейной наполненности, которая присутствовала в отечественном искусстве со времен Древней Руси, к которой, отчасти еще неосознанно, он стремился.
Важным, долгожданным событием французского путешествия для Виктора Михайловича стало открытие выставки «Салон Елисейских полей» 1 мая 1876 года, проводимой в Большом дворце, как правило, ежегодно, с середины XIX века. Истоком этих выставок послужили «Салоны» Лувра, устраиваемые еще при Людовике XIV. В экспозиции показывались произведения ведущих художников Франции академического направления, и потому понятен повышенный интерес к ним Васнецова. Противопоставлением «Салонам» лишь с 1890-х годов стали так называемые «Салоны Марсова поля», на которых выставлялись молодые французские художники.
На «Салоне Елисейских полей» были представлены произведения самых разнообразных жанров, тем, сюжетов и манер исполнения, объединенных одним – академическим направлением, или стилем «академизм», многообразным и довольно противоречивым в своих трактовках. Термин «академизм» принято определять как консервативные тенденции в искусстве, художественные течения, школы, объединения мастеров, догматически следующие правилам, канонам, авторитетам, классическим образцам искусства прошлого, художественная ценность которых считается абсолютной, непревзойденной, не зависящей от места и времени. «Вневременной идеал» красоты является при этом эстетической нормой академического искусства.
Достаточно заметное место в экспозиции «Салона Елисейских полей» занимали картины русских художников, встреча с которыми, конечно, особенно волновала Виктора Михайловича. По поводу открытия «Салона» 1876 года он писал своим друзьям Михаилу Горшкову[119] и Василию Максимову, очень подробно, обстоятельно, вместе с тем эмоционально, излагая художественные впечатления и оценки экспозиции:
«Pari, 9 мая 1876 г.
Михаил Николаевич и Василий Максимович,
пишу Вам сразу обоим, так как интерес письма будет общий – т. е. художественный, наконец, 1 мая открылась здесь выставка так мною ожидаемая! Ну, братцы, я удивлен и порадован! И как Вы думаете чем – а тем, что мы воображали себе, какую-то особенно высокую степень искусства в Париже и вообще за границей и оплевывали свое; а между тем мы сравнительно вовсе не так дурны.
Не знаю, как в других странах, а здесь, в Париже, на выставке, и вот к чему я пришел, рассматривая ее. На 2000 всего с лишком картин 5, которые положительно нравятся. 10–15 тоже нравятся, а остальные почти все такая условщина, рутина – скука, что, право, совестно за свои прежние увлечения.
Правда, общий уровень техники всей этой массы картин лучше, чем у нас, т. е. рисунки и вообще техника выработаннее, но ведь это и не мудрено.
Тут каждому сколько-нибудь порядочному художнику является масса подражателей. Ну, подражать, во-первых, легче, а потом подражают – подражают, да и доработаются кой до чего для глаза приличного. Был Фортуни – нынче их чуть не 10, Невиль явился – опять 15 Невилей рождается. Коро – сто Короновых и т. далее. А у нас ведь всякий старается из всех сил именно непоходить на другого.
116
Упоминается исторический художник Поль Ипполит Деларош (1797–1856) и его картины: «Смерть английской королевы Елизаветы» (1828. Лувр), «Дети Эдуарда IV» (1831. Лувр), «Кромвель у гроба Карла I» (1831. ГЭ).
119
Михаила Николаевича Горшкова по праву можно назвать талантливым, но не состоявшимся художником. После окончания мастерской П. П. Чистякова в ИАХ он, друг Васнецова, Репина, Сурикова, оставил занятия искусством, но продолжал интересоваться событиями сферы культуры.