— Не стоит слишком показывать его личико, вокруг полно сглазу.
Виктория от счастья зарделась до корней волос.
— Я его только капельку поношу, — сказала Клемантина, и глаза — два озера надежды. — Я просто чуть-чуть пройдусь в нем по Двору.
— Скоро Песах. Это единственный новый наряд, который ты сможешь надеть в праздник, — объяснила Виктория. Девочка послушно приняла ее решение и, скрыв разочарование, побежала играть с Лейлой. Сердце Виктории захолонуло от жалости. Из-за ощущения вины ей показалось, что собственное ее детство было куда счастливее детства ее дочери.
Прошли месяцы, а от Рафаэля не пришло никакого ответа на письмо, которое написал по ее просьбе Эзра. Отец советовал смотреть правде в глаза и смириться с судьбой. Нужно сделать обрезание Альберу-Торию, потому что, если, не дай Бог, что случится… он до сих пор необрезанный. Но Виктория решила подождать еще немного.
— Может, кто-нибудь пошевелит задом и подаст мне завтрак! — крикнула Наджия, укачивая Альбера-Джию на своих костлявых коленях. — Салима, я умираю с голоду!
— Завтрак, сейчас? — удивилась дочь. — Уже почти полдень.
— Я голодная, и я вообще не помню, чтобы завтракала.
Мясная туша пошевелилась на лежанке.
— Нарочно все забываешь, — проворчала ее невестка Азиза. — Всегда во всем винила меня. А ведь не из-за меня Азури тебя колотил за то, что у тебя одежки с веревок пропадают.
Наджия скривилась:
— Да какое мне дело до одежек, которые пропали двадцать лет назад?
И она снова крикнула в залитый ярким солнцем Двор:
— Хоть стаканчик чаю с ломтем хлеба!
Салима на нее не отреагировала, как это водится по отношению к докучливым старикам. Ей хотелось уговорить Викторию, чтобы та разрешила раздеть Альбера-Торию и его искупать.
— Что значит «какое дело»? — хрипела Азиза на Наджию с дикарской яростью. — Говорю тебе, что она воровала с крыши ваши одежки и перекрашивала их в черный цвет или в коричневый. Они годами одевались за ваш счет, а ты перед субботой получала от Азури подзатыльники. И если ты спросишь меня про золото, которое ты прятала в дыры в стене…
Наджия демонстративно заткнула уши.
— Мирьям, иди сюда, утихомирь свою мать! У нее мозги высохли, не про нас будь сказано.
— Нет у меня на вас времени! — ответил голос Мирьям из застекленной комнаты. — Только и знаете, что с боку на бок переваливаться да языками молоть.
Для сбежавшего из мастерской Нисана это был знак, что можно поиздеваться над Азизой. Он подкрался к изножью ее лежанки, его брат Фуад — следом за ним. Наим, старший сын Мирьям, принес коробку спичек и завороженно смотрел на двоюродного братца, как тот втыкает спичку между большим и указательным пальцами босой ноги его бабушки.
— Что вы тут замышляете, собаки? — заподозрив неладное, встрепенулась Азиза.
Внук знал слабости своей бабки.
— Мы принесли тебе халвы.
У Азизы из-за ревматизма ноги ныли, когда она спала, и немели, когда бодрствовала… Огромный живот вздымался преградой между глазами и троицей, суетящейся у ее ступни. Нисан зажег спичку и приблизил к спичке, зажатой у нее между пальцами, а Фуад с Наимом его прикрывали.
— Скорпион! — заорала старуха. — Меня ужалил огромный скорпион! Как раскаленный шампур!
— Подонки! — прикрикнула Салима на этих ангелов-разрушителей[45]. — Тратите спички, а потом ночью лампы зажечь нечем!
— Скорпион! — вопила Азиза, перекрывая шумы Двора.
Громом прозвучал топот спускавшейся по лестнице Мирьям, и трое мальчишек сиганули в переулок.
Когда через несколько минут во Двор нерешительно вошла какая-то тощая фигура, Азиза решила, что это один из сорванцов вернулся над ней поиздеваться, и, схватив его за воротник кафтана, уже нацелилась дать ему пощечину.
— Чего тебе надо? — гневно воскликнул внук мудрого Джури Читиата и обратился к Виктории: — Мать Альбера, твой муж возвратился домой, слава Всевышнему.
45
Ангелы-разрушители (на