Хронисты отмечают удивительную гуманность юного герцога к побежденным мятежным баронам. Милосердие его в тот жестокий век сегодня видится удивительным. Но, думается, в основе этого милосердия лежал трезвый расчет: не мог же он своими руками истребить немалую часть собственной военной силы. Ему надлежало вновь подчинить ее себе. Хронист-публицист Средневековья Вас так охарактеризовал эту мудрую умеренность герцога-победителя:
Что касается Ги де Брионна, «знамени» баронского мятежа против юного герцога Вильгельма и его кузена по родословной, то нет упоминаний о его личном участии в битве при Валь-эс-Дюне. По своему положению его никто не обязывал участвовать в рыцарских схватках, и потому он вполне мог наблюдать за происходящим с какого-нибудь возвышенного места, в данном случае холма в Долине Дюн.
Ги Анжуйский удачно бежал в свой замок Брионн, окруженный каменной стеной и стоявший на острове, который разделял реку Риль на два рукава. Победитель Вильгельм гнался за ним, но беглецу удалось скрыться в надежном убежище. Кузен-предатель «прихватил» с собой в замок, как считается, и большинство собственных рыцарей и вооруженных слуг.
Большими денежными штрафами наказывалось мятежное руанское купечество. Герцог вполне милостиво отнесся к нему, прекрасно понимая, что от состояния торговли в Нормандии зависит и его собственное материальное благополучие. Купцы оказались благодарны судьбе: герцог не отбирал у них имущество, недвижимость и товары, не бросал их в нищету. И, что самое главное, обращался с ними так, как будто между богачами Руана и ним лично ничего не произошло.
Современник битвы Вильгельм Жюмьежский писал о большом значении битвы при Валь-эс-Дюне в подавлении мятежа баронов Нижней Бургундии для утверждавшегося на отцовском престоле Вильгельма. Он восторженно восклицал в своем историческом труде, дошедшем до нас в первозданном виде:
«Счастливая битва, когда в один день рухнуло столько замков, логовищ злодеев и преступников».
После битвы при Валь-эс-Дюне перед юным Вильгельмом не склонил голову разве что один «неразумный» Ги де Брионн. Герцог целых три года осаждал каменное убежище своего кузена на острове меж двух рукавов реки Риль. Замок Брионн был окружен грозно возвышающимися над округой стенами из камня, добытого в соседней каменоломне, а в центре возвышалась крепкая башня. Герцогу пришлось возвести кругом острова осадные башни, чтобы пресекать вылазки осажденных мятежников. Для сооружения башен были согнаны крестьяне из окрестных деревень и служители соседнего монастыря, ставшие на время послушными лесорубами и землекопами.
Ги де Брионн на протяжении трех лет грозил герцогу с высоты замковых стен. Вильгельм все это время не покидал долины реки Риль: вражеское гнездо находилось всего в сорока километрах от столицы Нормандии города Руана. Гарнизон и упорствующий до последнего хозяин Брионна капитулировали только в 1050 году, будучи сломлены голодом: блокада замка только ужесточалась, окрестности его были опустошены. И возможно, что за эти три года окрестные селения обезлюдели.
Показательно, что на мятежника Ги Бургундского не подействовали никакие уговоры осаждавшей стороны. Чего ему только не обещал герцог Вильгельм, почему-то благосклонно относившийся к человеку, отважившемуся занять его престол. Только одно условие капитуляции было неизменным: замок Брионн должен быть разрушен до основания и восстановлению не подлежал.
Герцог не стал брать сильный во многих отношениях замок на речном острове штурмом. Он взял его своим поразительным долготерпением. Падение неприступного Брионна удручающе и устрашающе подействовало на вольнодумное баронство и рыцарство Нормандии: герцог преподал им хороший урок сурового властвования. Его хватка сравнивалась с хваткой бульдога.
Все ожидали казни несговорчивого Ги де Брионна. Но герцог поразил всех своим великодушным прощением самого упорного мятежника в его владениях. Поверженный мятежник, с которым Вильгельм был знаком с детства, был одарен свободой, хотя и лишился немалой части земельных владений. Ги де Брионн беспрепятственно покинул Нормандию и отправился в родную для него Бургундию, где герцогом стал его брат. Он там тоже прослыл мятежником-неудачником. После этого пути Вильгельма с ним не пересекались.
Напрашивается вопрос: почему герцог Вильгельм видел в баронских замках большое зло для себя и почему он так стремился их разрушать? Ответ на этот немаловажный для рыцарского Средневековья в Западной Европе вопрос дает все тот же Вильгельм Жюмьежский. Описывая баронскую смуту в Нормандии 1037–1042 годов, он сообщает: