— Нет, — коротко ответила та.
— Я успею, честное слово! Только туда и обратно…
— Ты лишена увольнения.
Юлька остолбенела.
— За что?
— За опоздания. Я тебя предупреждала.
— Галина Николаевна, пожалуйста, — в отчаянии сложила Юлька руки. — Потом хоть месяц буду сидеть! Честное слово! Хотите, вот здесь сяду, рядом с вами, и буду сидеть. Только сегодня, Галина Николаевна! Хоть на час! Мне очень нужно, очень, очень…
— Сядь-ка, — Галина Николаевна указала на стул. — Садись, садись…
Юлька присела на краешек, готовая тотчас вскочить и бежать.
— Я тебе расскажу одну очень интересную историю, — Галина Николаевна коротко усмехнулась. — Видишь ли… — на столе зазвонил телефон, она сняла трубку. — Да, интернат… Добрый… Не зовем. Это служебный телефон, — она повесила трубку и сплела пальцы. — Да, так вот… Я представляю, что это за час, который стоит месяца. Но я вправе тебе советовать, потому что… В общем, послушай. Училась в МАХУ девочка из Смоленска. Давно, ты не родилась еще. Способная была девочка, конкурс в Праге выиграла, Большой впереди светил. И работала, работала… И устала… И встретился ей в этот момент необыкновенный, а может, наоборот — обыкновенный, нормальный человек, который взял ее за руку и повел в другую сторону. И увидела девочка, что есть, оказывается, совсем другая жизнь. Другая — без вонючих, потных раздевалок, без кровавых тряпок на ногах — где не надо каждый день «через не могу». Кое-как доучилась, вышла замуж, родила, кончила институт, жила легко и счастливо. Нормально… А через много лет, когда дети выросли, девочка вдруг огляделась и увидела, что пусто кругом, холодно. Жизнь-то не получилась, а если и было что-то, то там, в начале… А кто виноват? Сама виновата, и муж виноват, и дети виноваты. И тот, кого рядом не оказалось, кто бы за волосы к станку подтащил и носом ткнул: здесь твое… И пошла девочка работать в интернат, чтобы хоть… у чужого костра…
Галина Николаевна помолчала, разглядывая надпись на шариковой ручке.
— Пойми, Юля, я не хочу, чтобы ты через много лет плакала в последнем ряду, глядя на подруг… Ты просто устала за год. За все восемь лет. Это надо пережить. Перетерпеть. Это с каждым бывает. Это пройдет, Юля… Ну, что молчишь? Скажи что-нибудь…
— Дайте увольнение, — сказала Юлька.
— Не дам! — Галина Николаевна бросила ручку на журнал.
— Я сама уйду!
— Иди, — спокойно разрешила Галина Николаевна. — Ты взрослый человек. Ты знаешь, что потом будет.
— Ну и пусть! — крикнула Юлька. — Я не в тюрьме! Вы же не воспитатель, вы… надзиратель!
Галина Николаевна отвернулась.
Юлька сбежала с лестницы, двумя руками толкнула тяжелую стеклянную дверь. Она шагала по центральной аллее, зная, что Галина Николаевна видит ее сейчас из окна. Свернула к Комсомольскому проспекту. Но чем дальше уходила от училища, тем медленнее шла, труднее передвигала ноги, будто натягивалась невидимая нить. По проспекту с сырым шорохом шин неслись машины. Неторопливо прогуливались или спешили куда-то по своим делам люди. Можно было добежать до метро, можно было, в конце концов, просто поднять руку — среди машин мелькали зеленые огоньки такси, а в кармане у Юльки было два рубля с мелочью.
Она повернулась и побрела обратно.
Юлька ждала у входа в Шереметьево-2, вставала на цыпочки, вглядываясь в людей, выходящих из рейсовых автобусов. Радостно-возбужденные сокурсники носились взад и вперед. Демин нащупал луч фотоэлемента, открывающего двери аэропорта, шутовски кланялся входящим, широко поводил рукой — и двери распахивались.
— Нет? — сочувственно спросила Ия, подходя.
Юлька покачала головой…
— Привет из-за бугра! — махал Демин из-за барьера, обозначающего государственную границу в зале аэропорта.
Круглолицый румяный пограничник пролистал Юлькин паспорт, взглянул на фотографию.
— Повернитесь ко мне, пожалуйста… Девушка!
— Что? — обернулась на мгновение Юлька и снова уставилась на стеклянные двери.
— Счастливого пути! — пограничник отдал ей паспорт. — Следующий.
Юлька пересекла границу, последний раз оглянулась и пошла за своими.
Обратный рейс был с посадкой в Хабаровске — Юльке невероятно, немыслимо повезло.
— Три дня, — сказала Наталья Сергеевна. — Только три дня! Двадцатого в Москве. Поняла? Двадцать пятого «Жизель»…
Через час самолет пронесся по взлетной бетонке за стеклянной стеной аэропорта и ушел на Москву. Юлька осталась в обнимку с огромной сумкой ждать «кукурузника» местной линии.
Три недели гастролей промчались в одно мгновение. Будто кто-то перевел стрелки Юлькиной жизни сразу на три недели вперед, и в памяти осталась только смазанная полоса ярких красок, мелькание лиц, обрывки слов. Дни были расписаны по минутам: репетиция, спектакль, совместный урок в балетной школе с одинаковыми, как куклы, дисциплинированными японскими девочками, переезд, опять репетиция… Несколько раз танцевали на зрителя сцены из «Жизели», и Юлька вдруг заметила, что Наталья Сергеевна, стоящая за кулисами, вздрагивает, мучительно напрягается на каждом ее движении, словно пытается поднять ее в прыжке, подтолкнуть, поддержать, — и устает к концу так же, как она сама. Юлька понимала, что Наталья Сергеевна могла и должна была отменить «Жизель» с уходом Светы, но рискнула и поставила на Юльку — не ради Юльки, конечно, а из-за каких-то закулисных престижных игр большого балета, и из-за этих непонятных игр чужих людей Юлька надрывается до полусмерти, но именно благодаря им танцует Жизель, и только благодаря им получила шанс…