Рокси кивнула головой, какъ бы въ знакъ того, что одобряетъ мелькнувшую у нея мысль, и добавила:
— Нѣтъ, я не хочу, чтобъ меня вытащили изъ рѣки въ этой несчастной старой юбченкѣ. Мало ли, сколько народу сбѣжится, вѣдь, смотрѣть на утопленницу!
Положивъ ребенка опять въ колыбельку, Роксана переодѣлась. Поглядѣвъ на себя въ зеркало, она сама изумилась своей красотѣ и признала умѣстнымъ еще болѣе усовершенствовать погребальное свое убранство. Она сняла клѣтчатый носовой платокъ, которымъ голова ея была повязана, словно тюрбаномъ, и причесала роскошные свои шелковистые волосы такъ, какъ это принято у «бѣлыхъ», украсила эту прическу бантиками изъ ленты ярко-краснаго цвѣта и вѣточкой отвратительнѣйшихъ искусственныхъ цвѣтовъ, затѣмъ накинула себѣ на плечи большой вязаный платокъ огненно краснаго цвѣта, долженствовавшій изображать собою мантилью. Въ такомъ нарядномъ костюмѣ ей не стыдно было лечь въ могилу.
Роксана взяла опять своего ребенка на руки. Взоръ ея, остановившись при этомъ на несчастной коротенькой его рубашенкѣ изъ небѣленаго полотна, невольно подмѣтивъ рѣзкій контрастъ между этою нищенскою рубашенкой и собственнымъ ея наряднымъ костюмомъ, сверкавшимъ адскою яркостью красокъ. Материнское сердце Роксаны смутилось и почувствовало себя пристыженнымъ.
— Нѣтъ, голубчикъ, твоя мамаша не возьметъ тебя на тотъ свѣтъ такимъ оборванцемъ. Ангелы должны восхищаться тобой не меньше, чѣмъ ею самой! Я не хочу, чтобъ имъ пришлось закрывать себѣ лицо руками, объясняя Давиду, Голіаsу и другимъ пророкамъ: «Ребенокъ этотъ слишкомъ плохо одѣтъ для здѣшнихъ мѣстъ!»
Съ этими словами она сняла съ своего мальчика рубашенку и одѣла на голенькаго мальчугана бѣлоснѣжное длинное дѣтское платьице Томаса Бекета, обшитое широкими голубыми лентами и дорогими кружевами.
— Ну, вотъ, теперь и ты изготовился въ дорогу, — добавила она, усадивъ ребенка въ кресло и отойдя сама на нѣсколько шаговъ, чтобы полюбоваться малюткой. Глаза ея расширились отъ изумленія и восторга. Она захлопала въ ладоши и воскликнула:
— Ну, ужь этого, признаться, я никакъ не ожидала. Я не думала, чтобы ты былъ такой милашка! Молодой баричъ Томми ничуть не красивѣе тебя! То есть ни на одинъ ноготокъ!
Роксана подошла къ нарядной колыбелькѣ и, поглядѣвъ на другого ребенка, оглянулась на собственнаго своего мальчика и опять посмотрѣла на барское дитя. Глаза ея какъ-то странно сверкнули и на мгновеніе она опять погрузилась въ думы. Казалось, будто молодая женщина пришла въ состояніе какого-то экстаза. Пробудившись отъ него, она проговорила:
— Когда я вчера мыла ихъ обоихъ въ ванночкѣ, родной папаша барича Томми спрашивалъ, который изъ малютокъ его собственный?
Она принялась ходить по комнатѣ словно во снѣ, а потомъ подошла опять къ нарядной кроваткѣ Томаса Бекета, раздѣла его, сняла съ него рѣшительно все и надѣла на него грубую рубашенку изъ небѣленаго полотна. Снятое съ маленькаго барича коралловое ожерелье, Роксана надѣла на шею своему собственному ребенку, посадила обоихъ дѣтей рядомъ и, тщательно поглядѣвъ на нихъ, проговорила вполголоса:
— Кто бы могъ повѣрить, что платье такъ много значитъ? Съѣшь моихъ кошекъ, собака! Мнѣ и самой трудно теперь распознать, кто изъ нихъ чей, а ужь папаша его ровнехонько ничего не угадаетъ. Уложивъ своего мальчика въ изящную кроватку, Томми, она сказала:
— Съ этого времени ты молодой баричъ, Томъ! Я начну теперь обучать и привыкать, чтобы всегда это помнить и называть тебя, голубчикъ, надлежащимъ именемъ, потому что, если я какъ-нибудь ошибусь, то намъ обоимъ не сдобровать. Ну, вотъ, теперь потрудитесь лежать смирно и не барахтаться, баричъ Томъ! Благодарю Бога Вседержителя, вы теперь спасены! Да, спасены! Никому уже не удастся продать васъ, бѣднаго моего голубчика, на плантаціи въ низовьяхъ рѣки.
Настоящаго барича она уложила въ некрашенную сосновую колыбельку своего собственнаго ребенка и, поглядывая съ нѣкоторымъ смущеніемъ на крѣпко уснувшаго мальчика, сказала ему:
— Мнѣ очень жаль тебя, малютка, право, жаль! Господь Богъ видитъ мое сердце и знаетъ это, но что же я могу сдѣлать? Какъ прикажешь мнѣ поступить? Твой папаша непремѣнно продастъ когда-нибудь и кому-нибудь моего мальчика и тогда его увезутъ отсюда прочь, внизъ по теченію рѣки на плантаціи. Пойми, что этого я ужь ни подъ какимъ видомъ не могу допустить.
Она и сама бросилась не раздѣваясь, на постель, но, очевидно, продолжала еще мучиться сомнѣніями, такъ какъ безпрестанно ерзала головой по подушкѣ. Внезапно она усѣлась на кровати. Видъ у нея былъ совершенно веселый, и радостный. Дѣйствительно, въ измученной, разболѣвшейся ея головѣ мелькнула утѣшительная мысль: