— Благодарю за этот сувенир, — с этими словами заказчик забрал то, что я для него раздобыла.
— И мне приятно получить от вас этот презент, — я сдержанно улыбнулась и, взяв коробку, которая едва уместилась в мою сумочку, первой встала из-за стола и попрощалась.
Нам больше не о чем было говорить. С этого мгновенья Остапенко стал моим бывшим клиентом. Это было несколько преждевременно, обычно я присваиваю подобный статус, убедившись, что вся сумма поступила на счет, или пересчитав наличку. В этот раз мои мысли были целиком и полностью поглощены седоволосым человеком, которого я встретила в этом ресторане. Был ли это все-таки Венчик Аясов или кто-то другой, похожий на него, как брат-близнец, жизнь которого сложилась гораздо более удачно, чем у моего знакомого?
Я пыталась мысленно «облагородить» привычный образ Аякса и в результате пришла к выводу, что после посещения бани, барбершопа и магазина мужской одежды мой знакомый бомж, скорее всего, стал бы выглядеть точно так, как человек из окружения Бусыгина. Но мысленно изменить мировоззрение Вениамина у меня не получалось, как я ни старалась. В моем сознании он продолжал оставаться лицом без определенного места жительства, которому чужды блага цивилизации, и круг общения которого никак не затрагивает сливки тарасовского общества.
Примерно на полпути из ресторана домой я решила свернуть в другую сторону, туда, где последний раз встречалась с Аяксом. Это было месяца два назад. Венчик в ту пору обретался в расселенном доме, который готовился к сносу, причем довольно долго и безуспешно. В одной из квартир этой непрезентабельной двухэтажки была прописана мать чиновника федерального масштаба, ветеран войны. Фактически она давно не проживала не только в этом доме, но и в Тарасове. Сын забрал ее к себе в Москву. В новом жилье здесь она не слишком нуждалась, поэтому не спешила приезжать по месту регистрации, чтобы получить новую квартиру. А может, и не могла сделать это ввиду своего преклонного возраста и не очень хорошего состояния здоровья. Местные власти, опасаясь, что в любой момент эта отнюдь не рядовая жительница нашего города появится по месту своей прописки вместе со своим сыном-чиновником, не только не решались дать разрешение на снос дома, но и на отключение его от коммуникаций.
Забитые досками подъездные двери лишь создавали иллюзию пустующего жилья, которое вот-вот снесут. Одни жильцы, законные, съехали, другие несанкционированно поселились там. Среди последних как раз был Венчик Аякс. Он занимал малогабаритную однушку на втором этаже, в которой от прежних хозяев осталось немного мебели — пролежанный диван, вполне приличный кухонный стол да несколько облезлых табуреток. По сравнению с предыдущим подвалом, чудом уцелевшим во время пожара, в котором до того кантовался Венчик, эти «апартаменты» были для него просто королевскими хоромами. Именно так он сам в шутку их называл и сетовал, что может привыкнуть к таким излишествам, как электричество и горячая вода. Аякс понимал, что дом рано или поздно снесут, ему непросто будет возвращаться к прежним условиям. «Привычки — это те же наркотики, порвать с ними непросто», — философски рассуждал он.
Заехав во двор, я окинула взглядом окна — света ни в одном из них не было, хотя на улице резко потемнело из-за сгустившихся туч. Я подумала, что отсутствие света в окнах еще не означает, что ни в одной квартире никого нет. Скорее всего новые жильцы включали его лишь в исключительных случаях. Венчик говорил мне, что участковый их не беспокоил, хотя знал, что Аякс и его приятели поселились в этом доме. Я догадывалась, почему им дано негласное разрешение на проживание. С этими жителями двухэтажка, в одной из квартир которой остались вещи привилегированной дамы почтенного возраста, находилась под круглосуточным присмотром. Было бы гораздо хуже, если бы это местечко облюбовали наркоманы или трудные подростки, которые наверняка стали бы ломиться из любопытства в закрытую квартиру. Венчик и его соседи не позволяли себе такого самоуправства. Они, в сущности, были законопослушными гражданами, но эта добродетель не была оценена по достоинству. Одни горожане презирали плохо одетых людей, копошащихся в мусорных баках, другие их боялись и старались обходить стороной.