«То есть как это не плоская?» — не понимая, удивлялась я, дрожа от страха при одной мысли о том, что люди могут свалиться в бездну в любой момент.
Но Паскуале смеялся в ответ и успокаивал меня. Он много путешествовал с отцом и знал разные языки, он говорил мне «я люблю тебя» на арабском, французском, испанском, славянском.
Лишь вечерами он становился грустным, когда заходил разговор об их скором отъезде. Им нужно было возвращаться в Каир.
«Оставайся с нами, — умоляла я, — пусть твой отец едет один, я не смогу идти одна навстречу будущему».
Но ему пришлось ехать.
Паскуале исполнялось тринадцать, и скоро, говорил он, ему предстояла бар-мицва, он должен был стать сыном заповеди.
Я ничего не знала ни о какой бар-мицве, но Паскуале уверил, что позже это коснется и меня.
Я точно окаменела.
Или не те, кто почитали эти заповеди, налагали штрафы на моего отца, гнали его отовсюду, наказывали его почем зря?
Нет, объяснял мне Паскуале, когда мы становимся детьми заповеди, мы просто считаемся взрослыми, получаем право участвовать в жизни общины, прилюдно читать Тору и изучать Галаху, а мужчины могут выступать свидетелями на Бейт дин.
И тихо добавил: «Тогда мы сможем пожениться».
Они уехали пятнадцатого дня месяца нисан. Вот-вот должен был начаться Песах. Мы вместе ели мацу. Мы вспоминали завет: «В первом месяце, в четырнадцатый день месяца, должна быть у вас Пасха».
Я приготовила им дорожные сумки с бездрожжевой пищей. И наполнила двенадцать фляг для Паскуале, чтобы пост первенцев дался ему легче.
Наши отцы обнялись и обменялись кипами, назвав друг друга братьями. Урия торжественно поставил восковую печать на украшенный золотом документ, который передал Йосефу.
Мы стояли друг напротив друга, не в силах произнести ни слова, прощаясь лишь взглядом, обещая: я вернусь, ты вернешься, мы встретимся снова. А на землю спускалась тьма, и Йосеф пояснял, что трогаться в путь лучше ночью.
Ночь умеет хранить секреты, сказал он мне. Не забывай этого и ничего не бойся.
Глава 6
После отъезда Йосефа и Паскуале я была как в тумане. Их отсутствие стало для меня кличем непреходящей боли. Где ты? Почему не разделил с нами Пасху? Вернись, Паскуале, вернись.
Но дорога к дому оставалась безлюдной.
Наступило лето и вновь расцвела плюмерия, сок которой, по словам Урии, возвращал зрение. За летом пришла осень, разбудившая поля ослепительных нарциссов, предвестников зимы. Ее сменила зима, и я перестала купаться в море: вóды его леденили тело и становились чуть теплее лишь тогда, когда вулкан дымил с северной стороны.
Урия тем временем полностью восстановил лабораторию, составил новые каталоги и переписал медицинские трактаты. Он больше не держал все это в доме, предпочтя ему известняковую пещеру, что находилась неподалеку от нашего огорода. Туда он отнес два сундука. В одном, сказал отец, я храню секреты искусства врачевания. В другом ты найдешь твое прошлое. Но не открывай его прежде, чем придет время.
Я слушала рассеянно. Отъезд Паскуале преобразил меня даже внешне. Мой лобок покрылся редкими волосами, что Урия трактовал как наступившую зрелость. У меня раздулись груди, они болели от малейшего прикосновения. Посреди ночи мне вдруг мучительно хотелось чего-то сладкого и меня вдруг накрывали печаль и смущение.
Внизу живота что-то болезненно тянуло, я просыпалась от мучительной жажды, мне то и дело хотелось плакать.
Взросление оказалось так же болезненно, как и разлука.
Но Урия почти не слушал меня, он совсем выбился из сил. Ему пришлось отложить денег, чтобы выплатить последние штрафы. Он обработал свои инструменты забродившим виноградом. Принялся упорядочивать книги. Среди них были труды Пифагора, который советовал воздерживаться от употребления рыбы-султанки, да и почти всего, что ловится в море. Писания Плиния Старшего, учившего различать магию и медицину. Или воспоминания Руфа[5], который утверждал, что заклинания годятся лишь для того, чтобы поднять настроение пациента.
Он стал покупать теплые зимние ткани, кроличьи шубы, кожаные сандалии. И набил целый мешок марлей и рецептами. От шума в ушах. От французской болезни. От височной боли, которая проходит часа через два.