Глава 5
Авраам родился посреди ночи, и имя его значило «тайный цветок земли»[10]. Его завернули в белую рубаху, на лице его, как и у Шабе, читалось недоумение. Он цеплялся за ее тело согнутыми руками, его совершенно не волновало, чье семя породило его на свет.
Глаза он унаследовал от неизвестного отца, который, сам того не зная, призвал его в этот мир. Они были темными, как застывшая лава. Покрытые густыми ресницами. А вот руки его были от матери. Летящие. Вечно распахнутые.
Он не был капризным ребенком. Никогда не плакал. Не требовал внимания к себе. Взгляд его был устремлен в какую-то неведомую точку на горизонте. Он часто улыбался. Темноте, пустоте, ветру.
И при любой возможности прикладывался к материнской груди. Или посасывал пропитанную крахмалом тряпочку, которую Паскуале смачивал лимонным кремом.
Он был нашим общим сыном. Все мы смотрели за ним, делали ему деревянных птичек, волчков, шарики из белой глины.
Но Шабе никогда с ним не расставалась. Она всегда носила его с собой, привязывая платками. Растила его смеясь. Целовала его и шептала: «Хейлель бен шахар, звездочка ты моя утренняя».
В этом ребенке, что появился у нее волею случая, она любила все. Любила его пальчики. Ножки. Ручки. Она купала его в сладкой воде. И укачивала, легонько дуя ему в лицо.
Когда Шабе гуляла с ним по морскому берегу, она постоянно говорила. Рассказывала сыну все, что знала о мире, о людях, о том, что казалось ей жизнью, обманчивой, готовой причинить боль. Она нашептывала сыну судьбу, дарила обещаньями. Она будет рядом с ним на таинственном пути. Полном опасностей и обрывов. Звездных вышин и темных стремнин. Она станет ему матерью, отцом, сестрой и братом. «Дети — отдохновение от Божьих трудов, они — творцы прощения», — говорила она.
А затем осторожно укладывала Авраама в колыбельку и берегла его сон. Часами. Шабе неподвижно смотрела на малыша, точно он может исчезнуть. Словно он был не ее сыном, а случайным гостем, странником без сумы. Тем, кто не осмелится ранить, кто — даже если испытывает страх — не сумеет в этом признаться.
Иногда Шабе носила Авраама в христианские церкви, ведь это было единственное место, где она могла видеть изображение матери с младенцем на руках.
И правда, с тех пор как она родила, она жадно искала изображение матери с сыном. Ей хотелось их видеть.
Породив сына, она внезапно почувствовала тоску по тому, что утратила сама.
Теперь ей тоже захотелось иметь мать.
Где же ее мать? Иногда Шабе с трудом удавалось припомнить, что мать у нее когда-то была. Откуда-то издалека доносились ее слова, жесты. Несоединимые осколки. Чье-то лицо, казавшееся знакомым. И в ней зародилось отчаянное желание найти свою мать, где бы она ни пряталась.
Поэтому Шабе входила в церковь тихо. Молча кивала херувимам, распахнувшим покрытые глазами крылья и благодушным золоченым иконам, источающим грусть неискупленного греха.
Сильный запах сотни увядающих роз опьянял. Убранство священника струилось золотом, лазурью и смолью. Христос Вседержитель смотрел на нее с благословением, взирая на человечество пронзающим взглядом обманутого влюбленного. А за ним… Святой Иоанн Креститель с козьей шкурой на оголенных плечах. Длинный ряд деревянных глаз, ушей, колен, грудей: дары для Богоматери за свершенное чудо от женщин, которым удалось не сгинуть в пучине[11].
Матери, исполнившие обеты, приносили к ногам Девы Марии крошечные башмачки чудом выжившего малыша, хирургические инструменты как доказательство благополучной операции, прядки волос, состриженные ногти, родильные рубахи.
Шабе стояла как завороженная и лишь сильнее прижимала к себе Авраама, глядя на него оцепеневшим взглядом.
Все эти мадонны были невесомы, они летали в облаках и улыбались, прижимая руку к самому сердцу. Они казались ей матерями всех живых.
И она поверила, что они могли бы стать матерями и для нее.
Но походы Шабе в христианскую церковь не прошли даром. По Катании поползли слухи. Жители злословили. Что делает еврейка в доме Господнем? У ее ребенка нет отца. Она что, не видит, как смотрят на нее люди? Или она не знает, что за каждым ее движением пристально следят? Как она кланяется Господу матерей при входе. Как трижды преклоняет колени в нефах при виде ангелов. Как откровенно, бесстыдно целует икону, изображающую святого младенца, прямо в алтаре.
11
В католической традиции к иконе Богоматери приносят деревянные или гипсовые изображения тех частей тела, которые она излечила.