— Ничуть не удивлюсь, если старший брат окажется таким же нищим, как младший, — заметила Дора, надменно вскинув головку.
— Забавно! Обратили вы внимание, что на кузене Джордже был один из кафтанов кузена Гарри — коричневый с золотом, тот самый, который он надевал, когда водил тебя на концерт, Флора?
— Вот как, он водил Флору на концерт? — Мистер Клейпул разъярен.
— Да, я не могла пойти, мне нездоровилось, и наш кузен сопровождал ее, — сообщила Дора.
— Я бы никак не стала возражать против того или иного невинного развлечения, мой дорогой мистер Клейпул, а уж тем паче против музыки мистера Генделя, — заявила маменька. — Музыка очищает душу, возвышает мысли, мы слышим ее в храме божьем, и, как всем известно, ею занимался царь Давид. От ваших опер я бегу, как от заразы, я запрещаю моим детям распевать ваши романсы, потому что они крайне безнравственны, но музыка, музыка, друзья мои! Будем наслаждаться ею, как всем прочим, в разумных размерах. Будем…
— Я слышу музыку обеденного гонга, — вмешался папенька, потирая руки. Пошли, дочки. Скруби, ступайте, приведите мистера Майли. Том, предложите руку миледи.
— Нет, дорогой Томас, я пойду одна, не спеша. Ведите к столу нашу дорогую Флору, — сказала великодушная добродетель.
Дора же, самоотверженно решив сделать обед как можно приятнее для всех, без умолку говорила о Генделе и его музыке.
Глава LI
Conticuere omnes {При всеобщем молчании (лат.).}
Если любезный читатель соблаговолит перейти вместе с нами через улицу и заглянет в дом лорда Ротема, предоставленный им в пользование его другу-генералу, то он найдет обоих молодых людей в тесном семейном кругу, уже знакомом нам по Окхерсту и Танбридж-Уэлзу. Джеймс Вулф тоже обещал прибыть к обеду, однако в настоящую минуту он ухаживает за мисс Лоутер, и за один ее единственный взгляд готов отдать самые изысканные яства, приготовленные поваром лорда Ротема, и даже еще одно угощение, обещанное на десерт. А посему, читатель, можете занять место мистера Вулфа и быть за столом шестым. Не сомневайтесь — Вулф не придет. Что до меня, то я буду стоять возле буфета и записывать застольную беседу.
Но сначала обратите внимание, какие счастливые лица у дам! Я еще намедни все собирался рассказать вам о том, как добрая миссис Ламберт, услыхав о том, что бейлиф взял Гарри Уорингтона под стражу, бросилась к своему супругу и стала просить, молить и требовать, чтобы ее Мартин вызволил мальчика из беды.
— Он надерзил тогда? Пустое! Он был очень взбешен, когда ему возвратили его подарки? Пустое! Конечно, всякий бы на его месте разгневался, а уж тем более такой вспыльчивый юноша, как Гарри! Мы небогаты и должны быть бережливы, чтобы держать мальчиков в колледже? Пустое! Необходимо найти какой-то способ помочь этому юноше. Разве ты не помог Чарльзу Уоткинсу два года назад? И разве он не выплатил тебе весь долг до последнего пенни? Да, выплатил, а ты, милостью божьей, осчастливил всю семью! И миссис Уоткинс молится за тебя и благословляет тебя по сей день, и мне кажется, поэтому у нас с тех пор так хорошо все спорится. И я нисколечко, ну нисколечко, не сомневаюсь, что поэтому тебя и сделали генерал-майором, — говорила любящая супруга.
Ну, а так как убедить Мартина Ламберта сделать доброе дело было не слишком трудно, то он и в этом случае довольно быстро дал себя уговорить и, порешив, что ему надо обратиться к своему другу Джеймсу Вулфу и вместе с ним взять Гарри на поруки, тут же надел шляпу, пожал руку Тео, которая, кажется, уже разгадала его намерения (а быть может, эта дуреха-маменька успела проболтаться), поцеловал румяную щечку малютки Этти и вышел из комнаты, покинув дочек и супругу, которая, впрочем, тут же поспешила за ним следом.
Оставшись с ним наедине, восхищенная матрона не смогла сдержать наплыва чувств. Обвив руками шею муженька, она в одно мгновенье запечатлела на его лице более сотни поцелуев, призвала на его голову благословение божье, обильно оросила слезами его плечо и за этим сентиментальным занятием была застигнута врасплох старой миссис Куиггет, экономкой лорда, которая, спеша куда-то по хозяйству, была, думается мне, немало удивлена, наткнувшись на эту супружескую идиллию.
— Мы немножко повздорили, а теперь вот решили помириться! Пожалуй, не стоит трубить об этом на всех перекрестках, миссис Куиггет, — сказал генерал, направляясь к выходу.
— Кто бы мог подумать! — проговорила похожая на старого какаду миссис Куиггет и издала хрипловатый резкий смешок, что еще больше увеличило ее сходство с этой белой, горбоносой, крайне долгоживущей птицей. — Кто бы мог подумать! — повторила она, продолжая смеяться, и так хлопнула себя по худым бокам, что зазвенели все привязанные к поясу ключи и, как могло показаться, даже ее старые кости.
— О, Куиггет! — всхлипнула миссис Ламберт. — - Какой это человек!
— Вы поссорились, а потом помирились, сударыня? Значит, все в порядке.
— Поссорилась — с ним? Никогда не слыхала, чтобы он так безбожно врал. Мой генерал настоящий ангел, Куиггет. Я готова упасть перед ним на колени и целовать его сапоги. Да, да! Никогда еще на всем белом свете не было такого доброго человека, как мой генерал. И за какие только заслуги достался мне такой хороший муж! И как это судьба послала мне такого прекрасного человека!
— Сдается мне, сударыня, что вы ему под пару, — проскрипел старый какаду. — А что прикажете подать вам сегодня на ужин?
Когда генерал Ламберт с большим опозданием вернулся в этот вечер к ужину и поведал обо всем, что произошло, — и как был освобожден Гарри, и как его воскресший из мертвых брат явился, чтобы прийти к нему на помощь, весть эта, как вы легко можете себе представить, привела в великое волнение все семейство. Если супруг миссис Ламберт и прежде был сущий ангел, то что же сказать про него теперь? Если утром супруга готова была облобызать его сапоги, то до какого самозабвенного восторга могла она дойти к вечеру?
Малютка Этти подходит, молча прижимается к отцу и отпивает глоточек из его рюмки. Лица супруги и Тео сияют от счастья, как две луны в полнолуние… А по окончании ужина все четверо, как по сигналу, опускаются на колени и возносят благодарственные хвалы, исполнившись той чистой радости, какую, как нам известно из Писания, испытывают ангелы при виде раскаявшихся грешников. И в этот миг раздается громкий стук в дверь. Кто бы это мог быть? Милорд в деревне, за много миль от города. Уже перевалило за полночь, так запоздали они сегодня с ужином, так заболтались, сидя за столом! Но мне кажется, миссис Ламберт уже догадалась, кто там, за дверью.
— Это Джордж, — говорит некий молодой человек, представляя другого, вошедшего с ним. — Мы были у тетушки Бернштейн, а потом решили, что не можем лечь спать, пока не выразим своей благодарности и вам тоже, тетушка Ламберт. Дорогая, дорогая, хорошая… — Дальнейшая речь становится нечленораздельной. Тетушка Ламберт целует Гарри. Тео поддерживает побледневшую как смерть Этти и трясет ее, чтобы привести в чувство. Джордж Уорингтон стоит, сняв шляпу, а затем (после того как Гарри представил его) подходит к миссис Ламберт и целует ей руку. Генерал смахивает слезу. Все счастливы и растроганы, в чем я вас торжественно заверяю. Таков счастливый удел великодушных сердец, когда обида забыта, мир восстановлен и любовь, казалось утраченная навек, торжествует вновь.
— Мы прямо от тетушки Бернштейн, — увидели свет у вас в окнах и были просто не в силах отправиться на покой, не пожелав вам всем доброй ночи, говорит Гарри. — Верно, Джордж?
— Вот уж поистине замечательный сюрприз препод-несли вы нам перед отходом ко сну, мальчики, — говорит генерал. — А когда вы придете к нам пообедать? Завтра?
Нет, завтра они обедают у госпожи Бернштейн. В таком случае послезавтра? Да, они дают обещание прийти послезавтра, и это и есть тот самый день, с которого мы начнем нашу главу, и тот самый обед, на который мы уже имели честь пригласить нашего читателя вместо полковника Джеймса Вулфа, отлучившегося по делам сугубо личного свойства.