– А разве в Страскоре есть какой-то один правитель? – удивилась Джулия.
– Есть, – кивнул Павел Александрович. – Только он предпочитает оставаться в тени, раздавая приказы и наблюдая за результатом их исполнения.
– Я слышал о нем что-то, – сказал Дилан. – Но немного. Отец с матерью говорили пару раз о каком-то «его превосходительстве» – но как только понимали, что я их слышу, сразу замолкали.
– Да, это похоже на него, – сказал Павел. – Делать из самого себя тайну. Он и законниками-то себя окружил только чтобы на него не обращали внимания. Как иначе объяснить этот огромный и совершенно бесполезный «государственный» аппарат? Хотя нет, не так. Никакого логичного объяснения тут быть не может. Никто не знает, как устроена голова у этого сумасшедшего. А назвать его нормальным по определению невозможно: достаточно посмотреть, как живут люди в Страскоре.
Но вернемся к рассказу. Переворот свершился, и наступила так называемая эпоха Кибернезиса. Как вы знаете, большинство ученых Страскора не согласились подчиняться новой власти, и покинули страну, поселившись здесь, в Новой Аттике. А в Страскоре лучше жизнь не становилась. Вместе с правителем и законниками один за другим стали появляться новые законы – один жестче другого. Через пару лет жители страны оказались лишены почти всех прав. Мыслеуловитель – гордость моего брата, изобретенный, чтобы приносить людям благо, оказался страшным оружием – как-то законники, вернее, те немногие ученые, кто перешел на их сторону, нашли способ стирать личность человека путем прямого вмешательства в мозг…
– Переформат, – мрачно сказала Люси.
– Да, переформат. Не знаю, используют ли они мыслеуловители где-либо еще… но точно знаю, что когда-то в начале Кибернезиса правитель и законники хотели чипировать все население Страскора, чтобы полностью контролировать людей. От такой ужасной участи страскорцев спасло только отсутствие достаточного количества квалифицированных медиков и биологов – ведь почти все они ушли с другими учеными. Не скрою, тогда я был очень рад, что ушел – иначе бы точно пришлось работать на новую власть… Да в принципе, я и сейчас об этом не жалею.
Но отсутствие нормальных медиков обернулось для страны чем-то еще большим, чем всеобщее вживление чипов. Над Страскором нависла угроза эпидемий – причем эпидемий страшных, охватывающих всю страну. Какая болезнь может поразить страну прежде остальных, никто с точностью сказать не может. Словом, до сих пор Страскор страшно рискует. Если так будет продолжаться и дальше, эпидемия неизбежна. Особенно если правитель все-таки начнет войну…
– Ну да, – кивнула Люси. – У нас мама работает в больнице – она говорила мне незадолго до… до моего ареста, что у них все палаты забиты под завязку. Она тоже боится эпидемии.
– Ее сейчас все боятся, – сказал ученый. – Я имею в виду, все, кто способен здраво мыслить.
Итак, от такой жизни, естественно, появлялись недовольные режим – но тогда законники следили за людьми еще жестче, чем сейчас. Так что организованное сопротивление смогло возникнуть только спустя одиннадцать лет после Переворота. Впрочем, об этом я уже говорил. Лучше, чем Никанор, про это никто не расскажет – он, хотя, опять же, сам про это не рассказывает, первое время очень активно сотрудничал и с сопротивлением, и с вирилльцами. Я точно знаю, что он помогал создателю Вирилла с конструированием киберпространства. Потом, правда, он разочаровался в кибернетике, полностью посвятил себя механике… ну, вы видели его дом, – Павел слегка улыбнулся.
А Люси, Джулия и Дилан никак не могли перестать удивляться. Вот так Ник! Одно слово – гений…
– Что же касается законников и самого правителя Страскора… – продолжил Павел Александрович. – Насколько я могу судить по информации, которую получал от наших в Страскоре, они всегда стремились освоить новые технологии. Иногда казалось, что они совершенно забывали про существование естественных наук, таких как биология, география и даже химия – их интересовали только компьютерные технологии и области знаний, близкие к ним. Не исключаю, что они стремились – и стремятся до сих пор – к созданию идеального искусственного интеллекта, который максимально приближен по своему устройству к человеческому разуму.