Переформат – или, как называли его законники, «обязательное форматирование личности» – это всего лишь очередная возможность, которую открыло человечеству изобретение мыслеуловителя. Любое изобретение, как известно, можно использовать в двух направлениях – во благо и на зло. Переформат – это как раз и есть пример «злого» использования мыслеуловителя. Он применялся только к вирилльцам в качестве особо тяжкого наказания, крайнего приговора. И справиться с ним было совершенно невозможно.
Переформат, насколько понимала и знала Люси, производился с помощью какого-то сверхмощного мыслеуловителя, который как-то мог удалить из человеческого мозга всю информацию о самом человеке: его память, его представление о мире… стирался даже характер. Оставались только знания, сухие научные факты, к которым прибавлялось вдобавок убеждение в том, что власть и законники – главные друзья человечества. Фактически, человека зомбировали. Плюс, правда, был в том, что этот жуткий прибор, производящий с человеческим мозгом такие манипуляции, не мог записывать информацию – что-то не заладилось у законников при разработке этой функции. Непонятно, правда, было: как этот самый прибор может отделять сухие факты знаний от личных мыслей, переживаний, воспоминаний? Или они просто «закачивались» в голову человека? Но почему тогда гении и после переформата оставались гениями, а дураки – дураками? Похоже, что скоро Люси предстояло узнать это на собственном опыте… Только когда она это узнает, ей будет уже все равно.
На самом деле, Люси было очень страшно из-за всего этого. Поэтому она и старалась думать сейчас как можно о большем, будто надеясь, что кое-что из воспоминаний удастся сохранить. Она прекрасно понимала тщетность этих надежд, но поделать с собой ничего не могла.
…На этот раз, услышав звук шагов, она очень испугалась. Потому что шаги предвещали конец.
Законник, который пришел на этот раз, был незнакомым. Люси даже удивилась, увидев его: настолько он был молод. Вряд ли больше двадцати пяти. Обычно в таком возрасте никого из законников до работы не допускают, тем более в штабе: они вроде как учатся еще. Значит, этот вот – очередной переформатированный. Люси невольно его пожалела. Она всегда жалела переформатированных: в частности, из-за отца и брата.
А этот законник, похоже, пока что не собирался ее куда-то вести – дверь камеры, во всяком случае, не открывал. Только почему-то сделал ей знак подойти ближе. Люси подошла к стене-решетке, не ожидая совершенно ничего хорошего. Она вопросительно взглянула на законника: он, видимо, собирался ей что-то сказать, но пока почему-то молчал. Девушка тогда приблизилась почти вплотную к решетке – и услышала тихое, едва различимое:
– Мы существуем. Мы живы.
– Мы будем свободны, – закончила она, практически не понимая, что говорит.
Этого не могло быть! Где угодно, но не здесь! Этого даже дважды не могло быть. Потому что тайный девиз Вирилла мог прозвучать в этих стенах лишь в двух случаях: либо законники все-таки смогли как-то выведать его, что было невозможно: Люси сомневалась даже в том, что его мог разболтать предатель – либо этот законник был одним из своих. Но вот это вообще нереально! Невозможно! Но все-таки приветствие вирилльцев прозвучало здесь.
Люси лишилась дара речи, так что она лишь недоуменно воззрилась на странного законника.
И вот как себя сейчас вести? Как понять, ловушка это, или нет? Вдруг предатель и вправду сдал им вирилльский девиз, а они решили таким образом выпытать у нее всю информацию? Непонятно. И оттого страшно.
Этот непонятный законник, похоже, прекрасно понял, о чем она сейчас думает, и сказал:
– Не бойся. Я свой. Могу доказать.
– Ну и?.. – смогла все-таки выдавить Люси.
Он сказал всего пару фраз, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы Люси поняла: он свой. Потому что только вириллец может знать, что нескольких хакеров из девятого квадрата почти весь город называет «энергетиками», потому что однажды они оставили Вирилл без энергии на целых три дня. А собственное прозвище «Неуловимая» Люси точно прекрасно знала. И хотя это было совершенно невозможно, пришлось поверить этому загадочному человеку.
– Ну так что? – спросил законник, то есть вириллец.