Как всё просто оказалось. Георг прекрасно знал, когда мы были в городе. А я ему ещё навешал, что Билл заболел. Как Листинг меня не расстрелял на месте в ту же секунду? И мой последующий бред у него хватило выдержки выслушать. Мне казалось, что в дураках остался я один, а остальные так удачно обеспечили себе выгодное положение. Конечно, то была моя очередная ошибка.
- Я ему говорил, что ты болеешь, ещё что-то, - из головы вылетела добрая половина моих сказок. – В общем, так пространственно и интересно я им не заливал никогда.
- Научился? – грустно усмехнулся Билл. А с лица у него улыбка всё равно не сходила, лёгкая, тёплая. – Георг решил, что надо нас навестить. Но тогда уже время прошло, у меня всё спуталось. Как будто пил всё эти дни. Ну, вот… Пришлось сказать, что мы с тобой поругались. А дальше я уже не помню, но твои красочные рассказы он мне передавал подробно. Гениально, Том. Когда слушал, я тобой загордился, правда.
А ложь достойна гордости? Меня не отпускали перевороты, они даже в ту минуту происходили во мне, эти небольшие революции, так сильно меняющие мировоззрение и свергающие власть.
- Надеюсь, сейчас не гордишься?
- Нет, - Билл перестал улыбаться. – Это ужасно. Всё, что мы с тобой натворили, ужасно, - фраза больно резанула. А он был прав, наверное. – Ты чего?
Видно, брат заметил перемену в моём лице. Я поспешно вышел из оцепенения и взял его чашку, на дне которой ещё было немного кофе.
- Ничего. Что именно ты считаешь ужасным?
- А чего ты боишься, Том? Тебе какой-то ответ точно слышать не хочется. Вот и скажи, почему?
У меня появилось чувство, что мы не на равных. Билл за те дни, что мы жили отдельно, переворошил в себе гораздо больше, и понял он тоже больше. Вот этому пониманию мне хотелось научиться.
- Ничего не боюсь, - снова произнёс я, ловя себя на лжи.
Не часто у меня бывает так, что я говорю вслух именно то, что думаю, но вся проблема в том, что думаю как-то неправильно, не так, как на самом деле. Наверное, это и есть разделение разума и чувств.
- Бесстрашный, - Билл засмеялся и больше повернулся ко мне, обнимая за плечи. – Сам посмотри. Ты врёшь. Мне, себе, Георгу, Густаву… И я вру. Вот если честно признаться, то мне надоело. Я ума не приложу, как от этого можно избавиться, но выход, наверняка, существует.
- Говори дальше, - так бесстрашный свалил с опасной дорожки.
- Мы запутали клубок так, что сами ничего разобрать не можем. А у меня с рассудком, видимо, что-то в те дни происходило.
- А на звонки не отвечал почему?
Билл мял мою футболку на плече и молчал. Я догадался, каким был ответ. Мы оба не знали, о чём говорить друг с другом, просто я на этом особо не зацикливался в отличие от брата.
- Поцелуй меня.
Билл подвинулся ближе и замер, ожидая от меня действий. Пожалуй, это было самое верное завершение не слишком-то приятного разговора. Я подался вперёд и без промедлений утянул Билла в поцелуй, привлекая к себе. Пульс больше не сбивался, и это казалось таким привычным, точно ещё неделю назад я не ощущал сумасшествие. Просто стало безумно хорошо, возникло ощущение, что я отпустил что-то очень тяжёлое, что тяготило. Брат легко водил руками по моей спине и улыбался, вызывая у меня улыбку в ответ. Я всё думал, мы не выдержим и начнём смеяться, просто потому, что всё для нас разрешилось, что мы не стали наступать на горло своим желаниям, не пошли на поводу у псевдо-правильных решений, которые придумали сами и которыми кормились.
И я уверенно могу сказать, что в тот день нам не сносило крышу, мы находились в здравом уме и прекрасно понимали, что делали. Если наш первый раз можно было списать на какое-то помутнение, то это являлось общим, не высказанным вслух решением. Да я бы и не произнёс его тогда, поэтому во мне бегло проскользнула мысль о том, что всё-таки хорошо понимать и быть понятым без слов. Эти звучащие буквы порою серьёзно засоряют атмосферу, отвлекают от того, что по-настоящему важно.
Если бы меня понимали без слов все, не только Билл, то я бы мог бесконечно молчать. Но в таком случае явление понимания перевелось бы в ранг чего-то обычного, что находится сплошь и рядом. Я рад за тех, кто может похвастаться тем, что с ним находится действительно понимающий человек, а название тогда будет одно – близнец. Всё очень просто.
Я не обличал в слова то, что мы осознали, мне и сейчас это ни за что на свете не выговорить. Нужно лишь чувствовать, так гораздо яснее, и все вопросы мигом отпадают. Слова лишние, слова всего-навсего развлекают. Мы нуждаемся в общении – мы говорим, мы хотим передать какую-то информацию – мы говорим. Кому-то времени не хватает, а ведь так много мы тратим на то, чтобы расписать это, это и это, а сверху ещё мнение по поводу добавить.
Билл не спал. Лежал рядом и купался в этом мгновении. Мы оба находились в такой паузе, когда человек не осознаёт, что думает. Ведь не думать невозможно. Есть выражение «в голове пустота». Какая пустота? Мыслительный процесс не останавливается ни на секунду, а в такие вот моменты внутреннего вакуума, мы думаем о том, что ни о чём не думаем. Полный бред.
Я когда-то чувствовал истеричное счастье, как-то болезненно заполнявшее всё существо. Меня словно не хватало для него. А теперь появился ещё один сосуд, с которым я этим счастьем и поделился. Причины внутренней истерики объяснились. Словно тяжёлую болезнь, наконец-то, удалось перебороть, начали действовать невидимые таблетки.
Одни своё счастье берегут, прячут от остальных, чтобы не улетело, чтобы не растворилось в воздухе, едва почуяв свободу. Я просто взял и поделился. Не с человеком с улицы, ни с другом, я поделился с Биллом. Он вообще ни под какое определение не попадал. Мой вполне светлый разум почему-то не получал другой информации, забыл об оставшихся проблемах и неоговорённых деталях. Он, в конце концов, забыл, что ложь никуда не делась. Но об этом позже. А тогда мы с Биллом были счастливы. Так просто.
***
- Ну, если мы сейчас сорвёмся в школу, то, возможно, успеем застать там Георга. Ему в первую очередь надо всё объяснить, - вещал Билл, находясь в активных поисках какой-то куртки.
Я даже не понял, чьей – моей или его. В принципе, это не особо волновало, в тот момент я бы, наверное, согласился нацепить даже его летнюю кожаную тряпку. Из меня вырвался лёгкий смешок.
- Билл, представь меня в своих шмотках.
Я поднялся и попытался изобразить походку брата, старательно стреляя глазами. Он довольно оскорблено на меня посмотрел, по всей видимости, актёр из меня выходил плохой.
- Том, а давай последний раз.
Мы договорились. Договорились, что больше не будем лгать, что эти кампании в недалёком, но прошлом, которое со временем уйдёт. Нужно научиться жить честнее, искренность на самом деле имеет очень высокую цену. Но, положа руку на сердце, я могу сказать, что тогда мы ещё лгали. Это не несло вреда окружающим, да даже нам вреда не несло. Но ложь присутствовала, лёгкая и практически незаметная. Мы не обращали внимания и успешно обходили её стороной.
- Ну, ведь всё равно отличить можно – по голосу, по росту хотя бы.
- Выдадим тебе что-нибудь с каблуками. Том, ну, пожалуйста, - принялся канючить Билл. – Тебе сложно, что ли? И никого мы не обманем, просто сначала проедемся в таком виде, потом пройдёмся.
Я хотел посмотреть на Билла в моей одежде, увидеть идентичного мне человека именно идентичным мне, без всяких послаблений. Но я не горел желанием переодеться для этого в узкие шмотки близнеца. Балансировал на гранях, взвешивая «за» и «против». Охота увидеть идентичность пересилила.
- Но парней мы не обманываем. Чёрт, ты думаешь, это самый лучший расклад, при котором нужно извиняться?
Улыбкой в большинстве случаев можно расположить к себе собеседника. Если твоя улыбка не похожа на усмешку идиота. В моей жизни и такие субъекты встречались. Они улыбались постоянно, уж такая мимика лица была, и этот лёгкий идиотизм на лице бесил, когда моё расположение духа оставляло желать лучшего.