На лице Уэтля ничего не отразилось, ни гнева, ни досады, лишь в глубине глаз мелькнула улыбка, а в следующее мгновение они уже снова скрестили клинки.
— Достаточно! — донесся до них голос поздно спохватившегося Сипактоналя. — Сотник, я убедился, что ты предатель! Ты не можешь их убить. Или не хочешь, что вернее. И будешь принесен в жертву богине Науатль. — «Первый меч империи» повернулся к тронам правителя и жрицы. — Я жду повеления.
Правитель выслушал, что ему сказала Тааль, и его скрипучий голос пронесся по площади.
— Богиня Науатль принимает жертву. Но Уэ-Уэтеотль должен погибнуть, как подобает воину, с мечом в руках.
Сипактональ вскинул сжатую в кулак руку, повернулся к бойцам, продолжавшим фехтовать, и в этот момент меч индейца врезался в левое плечо Никиты, точно в «родимое пятно» Вести.
Сухов пропустил, что говорил и делал дальше главный военачальник Дома Утренней Зари, на некоторое время он оглох и ослеп, погруженный в кипящий котел боли, барахтаясь изо всех сил, чтобы не захлебнуться. Выплыл! Удивительное ощущение распахнувшейся бездны охватило его, и череда призраков вдруг вынырнула из этой бездны и вошла в его плоть, и с каждым погружением сила его росла, голова свежела, тело освобождалось от оков утомления, пока наконец боль не схлынула совсем, оставив человека на берегу океана под названием Память, переполненного энергией и знанием.
— Ункунункулу, — донесся чей-то шипящий голос.
«Готовься к смерти», — понял Никита и без перевода, быстро огляделся.
Сипактональ стоял перед ним, скрестив руки на груди. Против Такэды были выставлены два воина, а Уэ-Уэтеотля окружили шестеро.
— Держись, Ник, — быстро проговорил Такэда. — В случае чего я помогу.
Даже в такой момент он думал не о себе и пытался подбодрить друга.
Уэ-Уэтеотль, вылепленный из мускулов, надменности и высокомерия, великолепной осанкой напоминавший памятник, внушавший откровенное презрение к разыгранному спектаклю, вдруг глянул на танцора и подмигнул. Никита такого подарка не ожидал и не поверил глазам, но анализировать поведение сотника не было времени, бой начался.
Сипактональ выхватил два меча, демонстрируя ретодзукаи — фехтование двумя клинками, — и первое время теснил Сухова, приноравливавшегося к манере боя врага и к собственным знаниям. Кто-то из предков Сухова, безусловно, был великим воином, и эта его память превратила потомка в мастера, равных которому не было, пожалуй, и в этом мире.
Никита не думал о блоках, отражении атак, нападении, характере местности, препятствиях, он действовал, жил боем, ощущая оружие как естественное продолжение тела. А изучив противника, достигнув максимальной свободы движений и раскрепощенности, чему помогли и навыки акробата и гимнаста, стал теснить Сипактоналя, явно озадаченного таким поворотом дела, уязвленного, начинавшего допускать промахи.
Такэда фехтовал спокойно, успевая поглядывать на общую картину боя, изредка применяя приемы из обширного арсенала айкидо, отчего противники его падали или теряли ориентацию.
Уэ-Уэтеотль, превратившись в вихрь, сражался молча и хладнокровно, двигаясь так быстро, что иногда «размазывался» от скорости. Два его недруга в черном уже вышли из строя, получив раны, не позволившие им принять участие в схватке. Но на смену им вышли еще двое: приказ Сипактоналя был ясен — убить саагуна, во что бы то ни стало принести его в жертву богине Науатль. Другой случай властолюбивому чичиму, метившему на престол, мог не представиться, а сотник был серьезным противником.
Никита отбил серию мгновенных ударов двух мечей — справа, слева, в трех плоскостях сразу, колющие и рубящие: шесть смертоносных бликов, шесть певуче-звонких щелчков металла о металл, — выбил один меч у Сипактоналя, отшатнувшегося в испуге, и в этот момент все переменилось. Град ударов чичима стих, он застыл на мгновение с вытянутым вперед мечом, глаза вспыхнули жестоко и угрожающе, и даже лицо его изменилось, вытянулось, отяжелело, набрякло кровью — и силой.
— Берегись! — крикнул Такэда, осознавший, что случилось, раньше танцора.
Если бы Сухов глянул на перстень индикатора, он тоже понял бы причину преображения Сипактоналя, но лишь с трудом отбив атаку, сообразил: вселение! Сипактональ застраховал себя и с этой стороны, подав сигнал бедствия, и в него вселили кого-то из раруггов, блестящих воинов и профессиональных убийц.
Единственное, что спасло, — память рода, знание приемов боя, о которых и раругги не имели полного представления. Однако силы были уже на исходе. Никита понял, что долго не продержится, он уже перешел предел физической выносливости, держась на биоэнергетике, сжигая себя, нырнув в «красный коридор» стресса и неконтролируемых чувств. Но ему не дали упасть. Сначала Такэда, а потом Уэ-Уэтеотль вмешались в схватку, отвлекая чичима, превратившегося в почти неуязвимую машину убийства, на себя. Индейцы-соперники тоже оказались вовлеченными в общую свалку, увеличивая неразбериху, невольно помогая жертвам, и в этом шуме раздался чей-то голос, чистый, гортанный, звонкий: