Сухов, вообще говоря, особых трудностей в жизни не испытывал, воспитывался в основном дедом и бабушкой и жил в достатке.
Денег он никогда не считал, ни в детстве, ни во время учебы, ни потом, устроившись на работу, поэтому был в известной мере избалован, чтобы почти никогда и ни в чем себе не отказывать. В такси он сел, не задумываясь, хотя на троллейбусе до районного сбербанка можно было добраться за двадцать минут. А когда подошло время расплачиваться (пятьсот рублей за пять км?!), обнаружилось, что танцор забыл деньги дома: злую шутку сыграла привычка ездить на машине.
Водитель, угрюмый здоровяк с лысиной на полчерепа, шутки этой не понял.
— Крутой? — буркнул он сипло. — Тогда плати штуку, я тоже крутой. — И он взялся за монтировку.
Напрасно Никита клялся, что забыл портмоне, просил подождать, пока он получит в банке деньги, предлагал в залог часы: водитель только отфыркивался и выжидательно глядел исподлобья.
Наконец Сухов выдохся и прошипел, сдерживая бешенство:
— Вези обратно, олух!
— Я тебе ща отвезу, — пообещал водитель, разворачиваясь. — Я тебя в милицию отвезу.
При слове «милиция» в мозгу танцора что-то щелкнуло. Он вспомнил вызов и разговор с инспектором, как две капли воды похожим на шофера такси. Не есть ли это звенья одной цепи?
Не сработала ли снова «печать зла», усиливающая, по словам Толи, вероятность неблагоприятного исхода любых действий Сухова.
— Стоп! — сказал он. — Я плачу.
Но водитель словно не расслышал, продолжал гнать машину в обратном направлении. И тогда Никита что есть силы дернул вверх рукоятку ручного тормоза. Машину занесло. Взвыв, заглох мотор. Шофер тупо глянул на тормоз, на пассажира, брови его полезли вверх, но Никита не дал ему времени опомниться: рванул ручку дверцы и выскочил из такси.
Квартал он бежал так, словно сдавал стометровку, ожидая криков и ругани в спину, но все было тихо. Уехал ли таксист сразу или простоял час, Никита так и не узнал. А, вбежав в здание банка, оказался свидетелем его ограбления. «Печать зла», видимо, продолжал действовать.
Четверо молодых людей в масках из чулок в «лучших» традициях голливудских боевиков уложили посетителей банка на пол и набивали деньгами сумки. Судя по ярости их главаря, добыча не была стоящей. Вооружены они были пистолетами, а черноволосый главарь — автоматом «узи», что превращало любой акт сопротивления в акт самоубийства.
Никита еще ничего не успел сообразить, как получил по скуле рукоятью пистолета и, оглушенный, упал на колени.
До этого он ни разу не встречался с вооруженными бандитами, не считая случая в парке. Конечно, рэкетиры, мафия, воры в законе, коррумпированные чиновники были на слуху, об их «успехах» не раз писали газеты, но для танцора все это происходило как бы в других измерениях и его не касалось. Но вот на карту судьбы ему поставили «печать зла», и неприятные открытия посыпались, как из рога изобилия.
— Лечь! — услышал он над собой, получил удар по затылку, но продолжал стоять на коленях, с усилием соображая, что делать дальше, и как он оказался в таком беспомощном положении. Его ударили еще раз, и Сухов — долго потом вспоминалось это со стыдом и горечью — вскрикнул от боли и поспешно лег лицом вниз, хотя в момент удара — это он тоже осознал и запомнил — мог перехватить руку бандита и вырвать пистолет.
Грабители умчались через несколько минут, выстрелив ддя острастки пару раз в потолок. А еще через минуту вместе с блюстителями порядка в помещение Сбербанка ворвался Такэда. Помог Никите подняться, повел на улицу. Их остановили, потребовали описания событии и преступников, но Сухов соображал плохо, а помнил все и того хуже. Презирал он себя в данный момент люто.
— Ты появляешься, как чертик из коробки, — сказал он инженеру, когда тот привез его домой и стал лечить ссадину на скуле и шишки на темени. — Как тебе это удается?
Такэда молча продолжал свое дело.
Никита подождал ответа, заговорил снова:
— Ладно, я еще с тобой разберусь… охранник. Что или кто меня прищучил на этот раз? Психоразведка? Молодчики СС?
Как ты там говорил: «свита Сатаны»?
— Если появятся функционеры «свиты», тебе несдобровать.
Я уже говорил: не ввязывайся в конфликты, поменьше бывай вне дома или займись боевой подготовкой. Хотя бы для выживания.
Сейчас тебя можно ликвидировать шутя, хотя ты и здоров на вид.
Никита обиделся.
— Между прочим, я делаю стойку на двух пальцах! Отжимаюсь на одной руке… да и сальто кручу тройное… Попробуй, и посмотрим, что получится.
— Этого мало. Кит. — Инженер сел напротив, сгорбился. — Ты абсолютно не готов морально и не подготовлен технически к схватке, не ждешь опасности и не умеешь реагировать на нее вовремя. Тебе нужен не просто тренер айкидо, дзюдо или тхэквондо, но инструктор по выживанию.
— Зачем?
— Да, — тихо сказал Толя. — Я тоже часто задаю себе этот вопрос: зачем тебе лишние хлопоты? И не нахожу ответа.
Никита поискал обидный смысл в словах друга, не нашел и, решительно оттолкнув подушку, сел на кровати в тренировочном костюме.
— Рассказывай все.
Такэда покачал головой.
— Все еще рано. Пока есть шанс тихо просидеть в кустах и не поднимать шума. Может быть, Они снимут заклятье и уйдут… тогда и начинать ничего не надо. Хотя вряд ли, ничего Они не делают наполовину. Странно все-таки, что Они тебя отпустили.
Никита покраснел. Он еще помнил слова «десантника» в парке: «Слабый. Не для Пути…» Чтобы скрыть замешательство, буркнул:
— Ну хорошо, допустим, я согласен… — Сухов заторопился, увидев, что на губах Толи появилась усмешка. — Что ты дыбишься, метис несчастный?
— «Допустим» здесь не проходит, Кит. Я понимаю, очень трудно, почти невозможно поменять образ жизни, но делать это придется. Хотя ты еще не решил. Это в тебе говорит «эго», самолюбие, а не разум и сила.
— Где же их взять? — проворчал примирительно Никита. — Тупо сковано — не наточишь, глупо рожено — не научишь.
Такэда поморщил лоб, раздвинул губы, беззвучно рассмеялся.
— Браво, гимнаст, ты самокритичен.
Засмеялся и Сухов, но тут же осекся.
— Я серьезно — что согласен. Только не делай далеко идущих выводов, просто я не люблю, когда меня бьют.