Выбрать главу
Шипел, виясь, как злобная змея, Кипел, как свежего вина струя.

Нельзя сказать, чтобы за каждым словом сквозила здесь легитимистская почтительность к царям. Автор явно ухмыляется в усы!

Пародийность стиля подчеркивают и следующие мрачные главы, в которых рассказывается о кровавых битвах, о том, как

Мир вздрогнул, в темном ужасе отпрянув От рева труб и грома барабанов.
Пыль до неба взвилась в тревожный час, Как бы с луной таинственно шепчась.

Тем более что эти главы довольно быстро прерываются пикантным рассуждением о том, в какие дни «жена зороастрийца обязана от мужа удалиться». Все дальнейшее уже не оставляет сомнения в том, что автор, говоря о Мубаде и Шахру, не только усмехается про себя, но все откровеннее смеется над ними.

Эпизоды же о том, как кормилица с помощью колдовства сковывает мужскую силу Мубада, или о том, как изобретательная Вис хитроумно наставляет рога своему владыке, — все это еще и еще раз выявляет сатирическое звучание поэмы.

Иногда, как, например, в эпизоде с кормилицей, подменившей на супружеском ложе Вис, сатира доходит до гротеска.

Шаханшах Мубад, перепившийся на пиру, улегся спать. Рядом с ним — его законная жена, несравненная Вис. Убедившись, что Мубад крепко спит, она скользнула с ложа и пустилась бегом на крышу дворца, в объятия своего любовника Рамина. Все действие происходит в кромешной тьме: свечи и светильники во дворце погашены. Однако, опасаясь быть разоблаченной, если шаханшах проснется в неурочный час, Вис обращается к своей кормилице, не преминув подладиться к ней комплиментом о пышных телесах старой мамки:

Одно поможет: с ним ты лечь должна, Как с милым мужем — добрая жена.
Ты спрячь лицо, ложись к нему спиною, — Он пьян, тебя он спутает со мною.
Ты пышным телом, как и я, мягка, Обнимет он — обманется рука.

Кормилица заняла место Вис, но старый шаханшах, на беду, проснулся и сумел разобраться что к чему.

Он руку протянул — обрел старик Не тополь свежий, а сухой тростник!..
Где шип, где шелк, — рука понять сумела, Где старое, где молодое тело!

Мубад неистовствует, а кормилица в страхе молчит. Во тьме гремит голос одураченного рогоносца, который

Спросил, старуху за руку схватив: «Откуда взялся ты, отвратный див?
На ведьме я женат, — хотел бы знать я? Кем брошен сатана в мои объятья?..»
Он долго спрашивал старуху: «Кто ты? Что ты за вещь? Ответствуй, чьей работы?»

Тогда Вис, прервав любовные утехи, подкрадывается к ложу и, горько заплакав, просит шаха хоть на минуту отпустить ее руку.

Услышал шах прелестный голосок, — Сам не заметил, как попал в силок!
Он руку мамки выпустил из рук, — Освободилась каверзница вдруг!

Приносят свечи, и Мубад видит, что рядом с ним сама оскорбленная невинность — Вис, жалующаяся на то, что нет ничего хуже старого, ревнивого мужа. Преисполненный раскаяния, старый Мубад только и может пролепетать, что все, дескать, с пьяных глаз.

То, что я сделал — спьяну сделал, право. Мне жаль, что в кубке не была отрава!
Но в той беде есть и твоя вина: Ты слишком много мне дала вина, —

горько сетует он.

С каждой новой главой растет занимательность поэмы, острее становится язык, я герои выглядят все смешнее. Читатель легко убедится в этом сам, переходя от одной главы к другой.

Над кем же смеется средневековый поэт?

Больше всего достается царю Мубаду. Это — похотливый старикашка, вечный пьяница, готовый ради своих амурных дел пожертвовать целым войском. Вот как говорят о нем солдаты, вынужденные после тяжелого похода вновь вступить в бой, чтобы «отвоевать» царю Вис:

Бойцы, не отдохнув на ратном поле, Вновь двинулись походом поневоле.
Одни твердят: «Мы проливаем кровь, Чего же ради нам сражаться вновь?»
Другие: «Ляжет не одна дружина, Покуда Вис избавим от Рамина!»
А третьи: «Для Мубада Вис грозней, Чем сто кайсаров, ханов и князей».

Даром, что шах зовется Мубадом, что означает «жрец», — на самом деле он — ничтожество и тиран. Только после его смерти расцвели подвластные ему города Хорасана, ибо

Терзало хорасанцев самовластье, А смерть Мубада принесла им счастье.

Под стать шаху и мамаша юной Вис, царица Шахру, готовая за золото и драгоценности продать своих детей.