Кирилл отходил к скамейке подальше от грохочущих колонок, занимал наблюдательный пост на теневой стороне поля, там, где не слепил прожектор, и с интересом наблюдал за Вишенкой. Ревнивый взгляд фиксировал все моменты, когда ее приглашали другие мальчики.
Иногда, нехотя уступая настойчивости какой-нибудь девицы, тянувшей его на танцплощадку, Кирилл шел с ней в круг, поддерживая под локоть, рассеянно слушал, вернее не слушал вовсе, топтался на месте без особого азарта, лениво переступая с ноги на ногу.
Танцуя, всегда старался оказаться рядом с Вишенкой, (в этом и состоял план его уступчивости) украдкой бросая на нее взгляд и прислушиваясь, о чем она говорит со своим кавалером, совершенно пропуская мимо ушей слова своей собственной партнерши.
Но как только мелодия замирала, быстро провожал девушку до ближайшей лавочки и опять занимал свой наблюдательный пост.
Было забавно видеть, как Вишенка танцевала, неловко, по-детски двигаясь. Как держала "пионерское" расстояние со своим партнером, положа ему вытянутые вперед руки на плечи, в то время как он, такими же прямыми руками, держал девочку за талию. Между ними с легкостью поместился бы еще один танцующий, причем, Кирилл не имел бы ничего против очутиться на этом месте сам.
Роман оказался самым настойчивым кавалером. Этот наглый тип постоянно крутился возле Ксюши, успевал опередить других мальчиков, приглашая на медленный танец, и держался рядом во время быстрых танцевальных па.
С Романом Вишенка особенно оживленно и с интересом о чем-то беседовала. Нечто сразу прикрепило этому сопернику ярлычок с номером один.
Кирилл возлагал смутные надежды на белый танец, внутренне молил судьбу, чтобы та сжалилась над ним и внушила этой ягодке подойти и пригласить своего вожатого. Ведь подходили же другие девушки и тащили его танцевать, не взирая на окрашенность объявленного ди-джеем танца в белый или другой цветовой оттенок.
Дискотека закончилась, Вишенка не подошла.
Эгоистичное Нечто, в отличие от Кирилла, такого мудрого и понятливого человека, талантливого педагога, ничего не желало знать, никакие доводы не хотело принимать во внимание, топало ногами и упорно теребило душу грязными мохнатыми лапами.
Уже засыпая, Кирилл подумал, что хватит тянуть резину, пора действовать, что на следующей же дискотеке обязательно пригласит ее сам. Он дал себе слово, что непременно подойдет, чего бы это ему не стоило, кто бы там не смотрел, пусть хоть весь лагерь во главе с директором выстроятся по стойке смирно и глазеют на него.
И откуда только взялась эта совершенно не свойственная ему нерешительность? Странно было впервые столкнуться с ней, впервые обнаружить ее в себе. Неужели влюбленность на него так подействовала? Ну, так он и раньше бывал влюблен. Или нет? Или ему это только казалось? Или был влюблен, но не по-настоящему, а поверхностно, не глубоко. А сейчас тогда как? Что это за чувство? Бог его знает – что! Но такого чувства у него никогда не было ни к одной женщине. Трудно сформулировать точное определение того, что он испытывает сейчас, но Кирилл вполне мог бы поручиться за то, что не испытывал такого раньше.
"Ох, намудрил. Я сам-то хоть понял, о чем только что подумал. Ладно, как бы там это не называлось, черт с ним, завтра приглашу ее на танец и посмотрю. Первый танец все покажет."
Глава 8
На следующий день после полдника Вишенка сидела на скамейке одна. По близости не было ни подружек, Даши и Маши, ни навязчивого ухажера Ромы. Кирилл подошел и уселся рядом.
– Ксюша, как тебе в лагере, нравится?
– Да, очень. Я никогда не была раньше. Родители считали, что я еще маленькая и не посылали меня.
"А ты и сейчас маленькая, девочка моя" – подумал он, а вслух добавил:
– Ну, а как твои фенички? Много сплела?
– Три. Я одну для мамы сделала, одну для подружки из класса, мы с ней еще с детского садика дружим. А хотите, я Вам тоже сплету?
– О, очень хочу, сплети, пожалуйста, на память.
– А какого Вам цвета?
– Какого хочешь, на свое усмотрение. Только не розового. А то буду, как кукла Барби.
– Вы на Барби уж никак не похожи, – и ее лицо осветилось веселой улыбкой. – Скорее на Кена.
– А кто такой Кен?
– Вы не знаете? Это муж Барби.
– Ах, вот оно что?! Теперь буду в курсе. А то я в куклы давно не играл. Вот и забыл.
Тут Вишенка зашлась таким звонким заливистым смехом, что на глазах у нее выступили слезы. Она так живо представила себе большого, мужественного вида, взрослого мужчину, играющего в куклы, одевающего в розовое платье Барби, которая собралась идти на свидание к Кену, ждущему в коляске, запряженной белоснежной лошадью. А в розовом двухэтажном домике, о котором Ксюша когда-то мечтала, но который ей так и не купили, Кирилл Андреевич укладывает спать двух малышей в детской кроватке.
– Я представила, как Вы в куклы играете, – сочла она нужным пояснить причину своего веселья.
Кирилл любовался процессом этого беззаботного, откровенного смеха, переполняемый радостью, что так легко удалось рассмешить Вишенку. Ее тело вздрагивало от каждого нового приступа, то распрямляясь, то наклоняясь вперед так, что две косички премило перекатывались со спины на грудь и обратно, ручки время от времени вспархивали с колен, чтобы хлопнуться друг об дружку и снова падали на прежнее место. Ему удалось поймать одну, ту которая была ближе к нему, в момент ее приземления на колено и захватить пленницу в свои ладони. Он держал эту маленькую кисть, которая продолжала подергиваться, повторяя движения своей правой родственницы, передавая ему вздрагивания ее тела.
Он, не скрывая восторга, разглядывал Вишенку.
Две заплетенные по бокам косички открывали маленькие розовые уши, и Кирилл с удивлением заметил, что она не носит сережек и уши у нее не проколоты. Это было странно в наше время, когда уши девочкам прокалывают чуть ли не с рождения.
Не было на ней также никаких украшений, ни колец, ни цепочек, которыми щедро увешивали себя другие девушки, да еще в таком количестве, что им могли бы позавидовать новогодние елки. Она не пользовалась косметикой и парфюмерией, во всяком случае, в лагере, и от нее исходил какой-то едва уловимый, детский запах. Кирилл даже не мог определить, что это за запах: невинности, чистоты, что ли. Или ему это только так казалось? А может это феромоны на него так действуют? Да нет, феромоны не пахнут. "А с другой стороны – гормоны, феромоны – какая мне разница, почему мне нравится эта девочка и ее запах."
Вечером, на дискотеку, она все таки делала легкий макияж – красила ресницы и мазала губы клубничным блеском. И тогда от Вишенки пахло клубникой и карамелью. Из всех украшений на ней были только заколки в волосах. Днем скромные, обычные резиночки или невидимки, вечером – нарядные, украшенные бусинами и стразами, блестевшими в свете прожектора, пряжки.
А еще на руке, которую так нежно и бережно держал сейчас Кирилл, красовалась сплетенная ею феничка. И всё!
– Ксюша, почему ты не носишь сережки? Другие девочки чуть ли не с детского сада в сережках. Тебе что, не хочется?
– Хочется, но мне родители не разрешают уши прокалывать. Папа сказал, что подарит сережки, когда мне исполнится шестнадцать лет. А раньше даже и думать нечего, только через его труп.
– Ты такая послушная дочка, никогда родителям не перечишь, ничего у них не просишь, не требуешь, и не настаиваешь на своем?
– Нет, ну почему. Если мне что-то очень хочется, то прошу, конечно. Но сережки – это не принципиально, это мелочь, тут можно и уступить, раз уж мои родители такие противники сережек. Мне и без сережек хорошо живется.