Могла ли я быть уверена в том, что одного глотка моей крови Богдану хватит, чтобы вновь открыть глаза, чтобы больше никогда не узреть ими солнечный свет. И имела ли я право, так распоряжаться его судьбой, решать за Иванова — жить ему вечно или умереть, вот так бесславно, на грязном полу подвала заброшенного особняка. Возможно, в ту секунду, когда я протянула Богдану свое кровоточащее запястье, я руководствовалась лишь своими эгоистичными желаниями — не потерять вновь человека, к которому я испытываю чувства, не проходить снова через разочарование бессмертного существования, когда всё вокруг гибнет и исчезает в жерновах времени — люди, животные, вещи, дома, страны.
Я сидела неподвижно над телом Иванова и немигающим взглядом смотрела на его бледное лицо и растерзанную Турским шею.
Пес довольно облизывал свою мордочку, и иногда поглядывал на меня снизу вверх, лежа на животе, чуть заметно шевеля пушистым хвостом.
— Ну же… — прошептала я сама себе. — Богдан, пожалуйста.
В этот момент меня захватил страх, беспомощность. Я будто летела вниз с огромной высоты, всё внутри меня сжалось. Я не могла потерять Богдана, решительно нет. Только обретя какое-то подобие равновесия, снова ощутив эту искру симпатии внутри себя, я просто не могла лишиться этого. Так глупо. Так спешно.
Пес подскочил на лапах и изошелся лаем.
— Молчать! — рявкнул связанный Турский на моего пса. Сектант восстановился и пытался освободиться от красных оков. — У, псина! — “послушник” брыкался и хотел дотянуться, связанными в лодыжках ногами, до морды песика.
Я погладила своего охранника по голове, оторвала от платья еще один лоскут, встала и подошла к Турскому.
— Белокурая ведьма… А я все — таки нашел тебя. — прошипел главарь культистов.
Я смяла ткань в кулаке и затолкала ее Турскому глубоко в глотку. С тобой, вампир — сектант, я поговорю позже. У нас двоих бесконечность впереди.
Я вернулась к Иванову. Он все так же лежал без движения. На моих глазах выступили слезы. Неужели ничего не получилось? Я погладила черные кудри Богдана, его белые скулы и синеющие губы.
В мгновение, он открыл глаза и сделал глубокий вдох. Края рваной раны на шее быстро тянулись друг к другу, а уже успевшая стать вязкой кровь на груди и подбородке, впиталась в кожу, что вновь приобретала смуглый оттенок.
— Пить. — сорвалось с губ Богдана.
Я непроизвольно взвизгнула от радости, обняла Иванова за плечи и подтянула к себе.
— Скоро, потерпи немного и ты утолишь свою жажду. — еле слышно сказала я майору на ухо и поцеловала его в теплую щеку.
Иванов отстранился от меня, взглянул на связанного сектанта.
— Он жив… — процедил Богдан, резко поднялся с пола и встал над Турским.
Темная комната подвала казалось стала еще меньше. Желтый тусклый свет одинокой лампочки в потолочном патроне мигнул и снова подсветил тяжелые брови культиста. Его глаза смотрели прямо на Богдана, а из груди доносился смех, похожий на кашель больного чахоткой. Богдан щелкнул сухим кадыком, похлопал себя по куртке в поисках пачки сигарет, прикурил и уселся сверху на клетку, что была тюрьмой для моего песика.
— Так значит ты — бессмертный. — Богдан медленно выдохнул две струйки дыма из носа. — Зачем такому как ты вся эта мишура? “Послушники времени”, фермы, ритуальные убийства?
Азарт дознания в тот момент возобладал над жаждой у Богдана. Он хотел знать, зачем и почему была убита его сестра.
Турский замычал и задергался. Иванов взглянул на меня. Я поняла, что лучше вынуть самодельный кляп изо рта главы “послушников”.
Богдан достал из заднего кармана брюк портмоне и посмотрел на крохотную фотографию Кати. Его сестра была серьезна на этом фото, будто говорила Иванову: “Турский должен ответить за свои преступления”.
Сектант сплюнул на пол и, оскалившись, с вызовом ответил. Не Богдану, мне:
— Ты думаешь, эти тряпки удержат меня? Я уже вышел за пределы человеческого…
Богдан плотно сжал губы, громко выдохнул через нос и ровным спокойным голосом перебил браваду культиста:
— Девушки. Обескровленные юные тела. Для чего?
Турский хмыкнул, посмотрев исподлобья на майора.