Якуб поджидал меня у дверей моего дома. Он набросился на меня, попытался поцеловать мои губы. Когда я закричала и пригрозила вызвать жандармов, Якуб убежал, процедив сквозь зубы, что я еще пожалею о том, что отвергла его ухаживания. Через неделю я увидела объявление в газете. Меня разыскивали по обвинению в краже, подаренных мне Якубом, украшений. Я попыталась сбежать в деревню к Ивану, но меня схватили добрые граждане, ведь за мою поимку назначили награду.
Роман, служитель уже чахнущей инквизиции, приволок меня в казематы. Тогда я и узнала, всю тяжесть обвинений Якуба. Я, якобы, не просто украла драгоценности, но и в сговоре с дьяволом, соблазнила честного врача. Я вернула все украшения, что были подарены доктором. Но Роману этого было недостаточно. Я, по его уверениям, оставалась быть одержимой нечистой силой. Я отрицала ложь. Я была верующей христианкой. Мои молитвы лишь озлобляли дознавателя. Роман подвешивал меня за большие пальцы ног вниз головой, требуя сознаться в сговоре с нечистым, обжигал мои руки горящим маслом, обливал холодной водой, перетягивал веревками мое тело. Когда я потеряла ребенка и истекала кровью, Роман сказал — "что сие есть доказательство моей вины". Пытки продолжались. Днями и ночами, Роман требовал от меня признаться, что я околдовала Якуба, что я, одержимая нечистыми силами и помыслами свела с ума доктора, приходила к нему во сне по ночам и соблазняла его своим обнаженным телом. Распутница, бесстыдница, ведьма! Роман хлестал меня плетьми, высыпал соль на свежие раны, ломал мои кости. Я могла стерпеть все, мне было не страшно, пока меня грела мысль о том, что Иван жив. Мой охотник даже не догадывался о том, через какие муки я прохожу, он не знал, что наш долгожданный ребенок погиб. Но я держалась за мысль о том, что когда это закончится, когда Роман поймет, что я не одержима, я вернусь к своему охотнику и смогу побыть с ним еще немного, пока болезнь окончательно его не одолеет. Я молилась о нескольких днях с любимым. Я мечтала, я грезила.
Слова Романа о смерти моего охотника были больнее ударов плетьми. Много позже я узнала, что Роман обманул меня, но тогда эта весть сломала мой дух. Я больше не могла сопротивляться. Я перестала бороться. Изможденная, я согласилась с обвинениями Романа. Дознаватель сломал меня, сломал саму веру в жизнь. Я просила о быстрой казни, лишь бы пытки и истязания закончились, и я смогла бы на небесах жить вечно со своим любимым.
— Анна, не молчи, прошу тебя! — взмолился Якуб.
Я отвернулась от оговорщика и подтянула синие колени к подбородку. Якуб заплакал, словно ребенок. Он схватился за железные прутья и медленно опустился на колени.
— Прости меня, прости меня, прости меня… — зашелся в истерике почитаемый доктор.
Он ревел, завывал и стонал. Он ждал от меня отпущения его греха, моего прощения. Но как я могла простить его? Как я могла произнести хоть слово, когда по его оговору, мое горло раздирала боль, а мой язык, обожженный горячим маслом, еле ворочался во рту.
Роман нарушил нашу аудиенцию. Закутанный в черный плащ, мой обвинитель в сопровождении двух служителей закона проводил меня в суд. Меня заставили стоять при оглашении приговора, хотя мои ноги больше мне не принадлежали. Роман торжествовал, когда меня обвинили в краже, колдовстве, в сговоре с дьяволом и приговорили к смерти, через сожжение.
В ту же ночь, меня привязали к столбу, сложили у моих ног хворост. Когда пламя подступало к моим ступням, а дым заполнял легкие, мне показалось, что я увидела глаза своего пса, словно две светящиеся точки. Черный зверь смотрел на меня, взывал ко мне. Мой большой лохматый пес, что убежал от меня на рассвете, когда мы с Иваном добрались до Архангельска, тот кого я вспоминала с любовью и болью каждый день, тот, что освободил меня от тирании мужа и придал решимости сбежать с любовником.