— Тут за углом стоит машина, на которой я приехала. Внутри лежит телефон, что я забрала у режиссера. “Послушники” связались с ним через даркнет, перевели деньги, коины, за мое похищение, на его кошелек.
Иванов цокнул.
— Чёрт… Зачем ты забрала телефон?
— Хотела понять, что такое обезличенные деньги, но всё как-то закрутилось, что я не успела. — пожала я плечами.
Иванов процедил еле слышно: “Дура.”
Мы дошли до тарантайки Романа, Иванов быстро обшарил тачку и показал мне телефон режиссера. Я кивнула. Богдан попытался его включить, но трубка была разряжена.
— Ладно, верну телефон на место преступления. — полицейский дернул за прикрытую шарфом цепь наручников, — Что-то еще?
Я ненадолго задумалась и спросила:
— Можно я пойду с тобой в подвал?
— Исключено. — Иванов вёл меня обратно к своей машине.
— Но это объяснит мои следы, если я их там оставила. — Я запнулась о камушек и чуть кубарем не полетела на землю. Майор подхватил меня за талию. Его лицо нависло над моим. Я чувствовала его дыхание на своих губах, его угольные кудри щекотали мои щеки.
— Ты думаешь я буду тебя покрывать? Ты под моим арестом. — Богдан помог мне восстановить равновесие и мы продолжили путь.
— Ха.
— Что смешного? — злился майор.
— Я нужна тебе, иначе бы я уже ехала в изолятор с двумя хмурыми полицейскими. Ты нужен мне, иначе ты был бы мертв, а я готовилась бы ко сну. Подумай сам, если твои коллеги найдут хоть один мой волосок там, то тебе придется искать меня по делу о двойном убийстве.
Иванов обдумал мои слова и явно согласился с моими доводами.
— Хорошо. Что мне там ждать? — Иванов посадил меня на переднее пассажирское сидение, быстро обежал машину и уселся за руль.
— Два мужчины, бармен — без крови, его сообщник — с переломанными костями. — ответила я.
— Ты думаешь твои следы там все-таки есть?
— Не знаю. Скорее всего. Если бы рядом не выкинули четвёртую жертву, полицейские бы вряд ли нашли тела в подвале. Мой друг должен был позаботиться о бармене с режиссером.
— Кто должен был позаботиться? Роман? — Майор завёл автомобиль, и машина медленно тронулась с места, подпрыгнув на ухабе старого асфальта.
Я мотнула головой.
— Нет.
— Петер Шварц? — Иванов взглянул на меня мельком, выруливая на дорогу из дворов.
Я потупила взгляд. Я предположила, что полицейские опередили Петера, и я искренне надеялась, что германец не остался наблюдать за автобусным парком и работой полиции, а уехал к Роману или домой.
— Всё лучше и лучше. — переключил автомобильную передачу майор и надавил на газ.
Машина слегка покачивалась на неровном асфальте. Майор смотрел прямо на дорогу, одной рукой держал руль, а второй крутил в пальцах телефон режиссера.
Весь путь мы молчали. Я сидела, закованная в наручники. Браслеты натирали кожу, но я сама позволила себя заковать, лишь бы майор был спокойней. Запись Марии из психиатрической лечебницы и её упоминание дневника больного проказой не оставляли меня в покое. Неужели все эти девушки были мертвы из-за меня. Если бы я не обратила Романа, он бы так и умер, не написав ни строки о своем медленном перерождении. Я смотрела в окно, на проносившиеся мимо проспекты и закоулки спящего города, а мысли уносили меня далеко, в мое прошлое. Я хорошо помнила ту ночь, когда я торжествовала над своим обвинителем, мучителем и убийцей. Я заставила себя запомнить!
Роман корчился в предсмертных муках, пораженный проказой. Отдаленный остров, посреди озера, к которому вел один лишь деревянный мост. Пансион для больных — лепрозорий. Роману было всего пятьдесят. С нашей последней встречи прошло чуть больше пятнадцати лет. Я похоронила Ивана, скиталась по Европе словно призрак, бесцельно, утратив всякую человечность. Кормила “зверя” каждую ночь, вернее он сам искал себе пропитания. Я не жила все эти годы, словно смотрела со стороны на себя, когда “зверь” питался бродягами, проститутками, бандитами и пьяницами. Однажды на охоте, в затхлой таверне, я подслушала разговор двух немолодых лекарей. Они вспоминали за кружкой пива о деле “ведьмы Анны”, последней, кого казнила инквизиция. Последняя несчастная женщина, убитая по законам темных веков, последняя в веке просвещения. Один из лекарей, утверждал, что обвинитель ведьмы сейчас тихо умирает от проказы в пансионе “Святого Лаврентия”. Помню, что я тогда я впервые ощутила себя снова живой. Я искренне захотела лично увидеть, как страдает мой мучитель.
Я добралась до пансиона. Тёмный экипаж с зашторенными окнами остановился у поросших вьюном ворот лепрозория. Колеса кареты скрипнули по мерзлой земле, я вышла из экипажа, облаченная в чёрное бархатное платье. Я взглянула на нависающий над озером каменный приют, что раньше, еще до моего рождения был крепостью. Пятнадцать лет назад Роман поднес зажженный факел к хворосту у моих ног, казнил меня за сговор с дьяволом, как одержимую. Я кричала, пока пламя не спалило мне голосовые связки. Тот огонь убил меня, смертную ложно обвиненную девушку, но я пробудилась после смерти, даже шрамов не осталось под кружевным воротником.