Коридоры лепрозория пахли гнилью, спиртом и ромашковым отваром. Санитары, подкупленные монетами, молча указали мне дорогу. Последняя дверь в конце сырого подземелья — палата Романа.
Когда я толкнула дверь, в нос ударил смрад разлагающейся плоти.
В углу, на жалкой соломенной подстилке, сидел Роман. Он не спал, пытался что-то писать своей обезображенной рукой, еле сжимая перо при свете лучины. Как только я увидела, что сделала с Романом болезнь, я восторжествовала. Его лицо походило на надутый шар, с волдырями на щеках, веках и губах, его тело, некогда достаточно сильное, чтобы самому пытать обвиняемых, сгорбилось, покрылось струпьями. Он прикрывал плечи и ноги шерстяной, изъеденной молью, тканью. Но его глаза все еще горели тем же зловещим огнем церковного фанатика. Роман поднял на меня взгляд и прохрипел:
— Ты… — его голос трещал, но он узнал меня. — Ведьма! Одержимая!
Он отбросил перо и потянулся за лучиной. Я перехватила его руку, кожа, что превратилась в твердую корку, вонзилась в мою мягкую ладонь. Роман попытался закричать, но лишь сипел.
— Прочь… оскверненная! Exorcizamus te, omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas, omnis incursio infernalis adversarii, omnis legio, omnis congregatio et secta diabolica (1)… — затараторил на латыни Роман.
Я затолкала ему в рот шерстяной плед, Роман продолжил мычать.
— Ты все еще веришь, что можешь изгнать из меня дьявола? — я засмеялась, глядя в огромные от ужаса глаза Романа. — Ты сжег меня, инквизитор. Но я выжила. А ты гинешь заживо!
Я смотрела, как немощный инквизитор пытается освободиться от моего захвата, как струпья на его теле стали лопаться, кровь пропитывала грязное исподнее.
В моей голове родилась простая мысль — “Я хочу, чтобы мучитель был таким вечно”.
— Я могу сделать так, что твои муки продлятся вечность. Ты будешь бессмертным. Твоя плоть никогда не умрет, но и не исцелится.
Его глаза расширились.
— Зачем?! — промычал Роман, я с трудом разобрала этот простой вопрос.
— Потому что ты заслужил это. — я провела пальцем с острым ноготком по его разлагающейся щеке. — Ты хотел очистить мир от нечисти? Теперь ты сам станешь нечистью.
Роман застонал, но я уже впилась зубами в его шею.
Я попыталась обратить его так, как об этом говорили в преданиях Восточной Европы — укусила его за шею, но не испила его. Роман пытался отбиваться от меня, он стонал от боли, но не той что я принесла, а от той, которой прокляла его природа.
С первого раза обратить его не вышло. Я ждала несколько часов, пока обессиленный инквизитор извивался в муках на окровавленной соломенной подстилке. Рассвет вступил в свои права. Я не могла больше ожидать исхода. Я оставила его с разодранной раной на шее. Он мычал, не в силах позвать на помощь.
На следующую ночь, я вновь навестила его. Романа перевязали, остановили кровь. Я подумала, что может быть во мне, как и в Романе сидит болезнь. Его хворь убивала, а моя— делала меня бессмертной. Как я могла передать ему свое проклятие? Поцелуем? Слюной? Кровью? Я надкусила кожу на своем запястье и приложила рану к его изуродованным губам. Я приказала ему пить мою кровь, взять у меня часть моей “проказы”. Он молил Господа, призывая обратить свой взор на “ведьму”. Я заткнула его поганый рот красной теплой жидкостью. Роман выплюнул кровь, но немного все-таки проглотил. Я отступила, ожидая, что произойдет.
Роман закашлялся, согнулся пополам, а потом его вырвало черной массой. Его кости ломало изнутри, я слышала их хруст. Он молился. Он просил о пощаде, он взывал к Господу, к своему божеству, забрать его, избавить от мук.
Я приходила к нему каждую ночь и давала немного своей крови. Он тихо умирал от лепры и от тех мучений, что я ему приносила. Я была его пыткой — моё лицо, мой смех, моя грубость и унизительные слова. Каждый раз, когда я возвращалась на закате, я видела, как Роман писал что-то в толстую книгу. Однажды, я заглянула в нее, и увидела рисунки инквизитора — он изобразил меня, белокурую ведьму, кормящую больного проказой своей кровью.
В конце концов, я успокоилась, бросила свои попытки обречь Романа на вечность в теле больного проказой. Всё равно никому не пожелаешь быть прокаженным, запертым на острове с другими проклятыми и доведенным до потери рассудка еженощными визитами “белокурой ведьмы”.