— Понимаю.
— Одно время у меня над кроватью висела фотография сестры, чтобы я знал, для чего встаю с постели каждый день. Найти ее. Живой. Я всегда хотел найти ее живой и невредимой. А теперь… — Иванов провел рукой по своим черным кудрям и надул щеки медленно выдыхая через сомкнутые губы. — А теперь, когда я нашел ее останки, а ночью в пятницу послушники будут “обезглавлены”, и их священная книга будет уничтожена, я… Я не знаю. Я будто растерян. Не собран. Хотя именно сейчас я должен быть во все оружии. Понимаешь? Я должен гореть местью, считать секунды. Но мне… Мне будто все равно.
— Находка останков сестры тебя подкосили.
— Да. Скорее всего. Я… — майор упер вытянутые руки в руль. — Когда я увидел кости, осознал что это она, ее одежда, ее счастливый браслет, неправильно сросшаяся кисть, я потерял часть себя тогда.
— Ты потерял надежду.
— Ты понимаешь. — Майор оглядел меня печальным взглядом. — Ложное чувство, которое меня толкало вперед, придавало сил. И сейчас остается последнее.
— Похороны.
— Самое страшное я уже видел. Ее останки. Гроб будет естественно закрытый, но мне кажется, что я не смогу… Я не смогу быть там. Один.
Я протянула руку и положила ладонь на колено Богдана.
— Если тебе надо, то…
— Пожалуйста, будь со мной на похоронах. — перебил меня Иванов.
— Конечно. — я улыбнулась уголками губ. Иванов положил свою ладонь на мою и сжал ее. Тепло и нежно.
Майор довез меня до дома, мы попрощались на подземной парковке и лифт поднял меня на мой этаж, к квартире номер пятьсот три.
Я приняла душ, вычистила из под ногтей землю аптекарского огорода, закуталась в халат и рухнула на свою кровать, плотно сомкнув края балдахинов.
Тихо. Воздух над Невой ещё хранил ночную свежесть, но уже чувствовалось лёгкое движение — предвестник утра. Я и Иван стояли на терраске мансарды, прижавшись плечом к плечу, и смотрели, как на востоке медленно разгорается восход.
Нева лежала тёмной обманчивой гладью, лишь кое-где подёрнутая лёгкой рябью. Отражения фонарей ещё горели в воде, но уже бледнели, сдаваясь наступающему свету. Где-то вдали, за силуэтами шпилей, небо стало менять цвет — из глубокого индиго оно превращалось в сизый, потом в перламутрово-розовый.
Желтый свет поверх белых, объемных облаков. Небо просыпалось вместе с величественной столицей. Петербург манил иностранцев и богатых купцов, корабли медленно качались на волнах огромной и своенравной Невы. Моряки и рабочий люд уже сновали на небольшом пяточке Васильевского острова, между двумя колоннами с фигурами ростр побежденных в боях кораблей.
— Смотри, огонь потух. — Иван указал мне на жаровни, что венчали колонны. — Не бойся, я с тобой.
Иван приобнял меня. Я дрожала от страха, боясь попасть под смертоносные лучи восходящего солнца.
— Ваня, я … — мой голос охрип от сухости во рту, — мне надо скорее спрятаться.
— Посмотри на меня. — Иван мягко схватил меня за плечи и посмотрел мне в глаза. — Ты не знаешь, почему ты бежишь от солнца, ты просто чувствуешь, что надо укрыться. Но это простой звериный инстинкт. А ты выше этого. Ты прежде всего человек. Посмотри на эти корабли, посмотри на эти воды. Любой зверь бы побоялся плыть при таком течении, но только не человек. Тебе надо знать, что с тобой может случиться во время рассвета. И, — Иван тронул меня за подбородок — я буду рядом.
Я неуверенно кивнула.
Терраска доходного дома на Петроградской стороне. Мы взяли в наём два этажа — бельэтаж и мансарду. Никого, в быстро растущей столице, не удивила такая эксцентричность и расточительность.
Я обернулась на раскрытые двери в мансарду. Там, внутри, Иван уже приготовил пустой платяной шкаф с толстыми резными дверями. Всего пара шагов меня отделяла от полной темноты.
— Хорошо. — я нахмурила брови. — Пора уже понять, что будет со мной в солнечных лучах.
Иван отпустил меня и подобрал с деревянного пола тулуп — экстренная мера, чтобы укрыть мое тело.
Небо быстро светлело, за горизонтом появились первые лучи, ещё робкие. Они скользили по крышам, целовали гранитные и деревянные набережные, зажигали золотые маковки Петропавловской крепости. Воздух наполнился мягким, размытым светом. Я чувствовала жар этих первых лучей, сильнее, чем когда была просто смертной. Внутри меня росла тревога. Я попятилась назад. Иван приобнял меня за талию.