Когда мы наконец разомкнули губы, он прижал лоб к моему виску и прошептал:
— Я хотел этого с первой нашей встречи.
А я только улыбнулась, я желала этого двести лет. Луна скрылась за тучами, оставив нас вдвоем в темноте.
Глава 29
— Ты готова? — Роман выпускал лишний воздух из шприца.
Я кивнула и убрала белые волосы от шеи.
Иванов стоял около своей заведенной машины и напряженно смотрел на меня. Петер сидел за рулем автомобиля “послушников” и выбирал музыку, щелкая радиостанциями.
— Может, лучше сделать укол у самой церкви? — спросил Богдан у Романа.
Хирург чуть помедлил и надел колпачок обратно на иглу.
— Богдан прав, — ответила я. — “Зверь” быстро возвращает мне контроль над телом. Чтобы обмануть “послушников”, Петеру надо привести меня в полубессознательном состоянии.
Роман обошел автомобиль сектантов, протянул германцу шприц.
— Коли вот сюда. — хирург приложил палец к шее блондина. — Аккуратно, медленно.
Петер кивнул:
— Не переживай, я умею делать уколы.
Богдан сел на корточки рядом со мной и нежно дотронулся до моего бедра.
— Анна, ты справишься.
Я прикоснулась пальцами к его горячей щеке, майор поцеловал глубокие линии на внутренней стороне моей ладони.
— Ты должен знать, если ты увидишь, что я “зверею”, тебе лучше держаться подальше. Я буду уже не я. И вряд ли “зверь” внутри меня пощадит тебя. Поэтому прошу, не геройствуй.
Иванов хмыкнул, поднялся и поцеловал меня в лоб.
— Поехали, Роман. — Богдан подмигнул мне и сел за руль своей машины.
Майор и хирург выдвинулись в сторону церкви. У них был весь вечер, чтобы подготовиться, спрятаться в тенях разрушенного прихода.
Петер наконец-то выбрал радиостанцию по нраву, закивал в такт простому быстрому ритму и взглянул на меня в зеркало заднего вида.
— Ну, что поехали кататься? — улыбнулся мне германец.
— Сделай музыку погромче, — ответила я и захлопнула дверь заднего сидения.
Город в пятницу ночью был живым, пульсирующим организмом, где свет и тьма, шум и тишина, веселье и одиночество переплетались в безумном танце.
Огни города светили ярче солнца. Неоновые вывески баров и клубов заливали улицы кислотными оттенками: малиновым, ультрафиолетовым, электрически-синим. Рекламные экраны сменяли картинки, отбрасывали мерцающие блики на мокрый асфальт. Чуть подергивающиеся на ветру огромные рекламные баннеры, размером в несколько этажей, смотрели на прохожих глянцевыми лицами и влекли недостижимыми желаниями. Небоскрёбы сверкали, как гигантские кристаллы, пронизанные несчетным количеством огней. Их окна, даже ночью, горели жёлтыми точками — кто-то засиживался на работе, кто-то просто не хотел оставаться в темноте.
Огни фар и фонарей растягивались в длинные световые полоски, растворяясь вдали, где город сливался с горизонтом.
Я прижалась лбом к стеклу окна машины, холодному, покрытому мелкими капельками дождя. Они быстро стекали вниз и пропадали за резиновым уплотнителем.
Тротуары города были заполнены людьми — одни спешили в клубы, другие уже вываливались из них, смеясь, крича, обнимаясь. Где-то компания друзей заказывала очередной раунд коктейлей, их голоса сливались с грохочущей, ухающей музыкой из-за дверей. Веселые, разгоряченные, пьяные, молодые мужчины и женщины смеялись и перекрикивали друг друга. Девушки в блестящих платьях и парни в дизайнерских рубашках с расстёгнутыми воротничками мелькали в людском потоке, что вел к модным местам, где ровный, быстрый ритм электронной музыки был слышен даже сквозь стены. В переулках курили парочки, их лица были подсвечены тусклым светом витрин.
Петер заложил поворот и подпевал новой модной песне, барабаня пальцами по рулю. Он посматривал на меня, подхватила ли я мотив и слова незамысловатого хита, и немного будто расстроился, когда я даже не качнула головой в такт сбивчивого бита.
Такси и машины с затемнёнными стёклами проносились мимо, оставляя за собой шлейф выхлопов и лёгкий запах бензина. Петер притормозил на красный и взглянул на меня в зеркало:
— Эй, ну ты чего? Anfang gut, alles gut. (1)
Я кивнула и подмигнула Петеру, пытаясь унять нарастающее внутри беспокойство. А сама теребила подол своего красного платья до пят, с высоким разрезом до бедра.
На перекрёстке уличный музыкант играл джаз на саксофоне, и несколько прохожих, замедлив шаг, бросили монеты в раскрытый футляр.
Я приоткрыла окно и узнала в протяжных высоких нотах музыку начала двадцатого века. Рядом с музыкантом стоял одинокий мужчина и пил кофе из бумажного стаканчика, глядя в телефон. Чуть поодаль у разукрашенных маркерными метками дверей жилого подъезда курила девушка со светлыми волосами и нервно поглядывала на часы и проходящую мимо толпу высоких галдящих мужчин.