Алек носом в ее шею утыкается, отказывается портить, марать этими следами ее кожу.
Сдается меньше, чем через неделю. Сдается под натиском накрашенных губ, льнущего тела и совершенно твердой убежденности в собственной правоте во взгляде.
25. Ломка
Стараться оторваться от нее — провальная идея, работающая лишь на упрямстве и на остатках каких-то там догм на задворках сознания. Без нее ломает неподдельно, это уже необходимость слепая, это уже что-то сложнее, запутаннее, необходимее.
Она простыни сжимает, потея от настоящей ломки. Губами сухими просит уходить, просит не смотреть на нее, жалкую и такую никчемную сейчас. Не добивать своим присутствием лишь хуже. Эта ее зависимость пугает; он мысли о том, что может потерять ее насовсем, раз и навсегда, отметать от себя пытается. Не получается даже тогда, когда она пальцами в его рубашку вцепляется до царапин кровавых на коже и успокаивается хоть на минут двадцать, проваливаясь в забытье.
26. Отрицание
Все это — лишь помутнение рассудка, чего-то настоящего, искреннего и серьезного среди этих грязных мыслей быть не может. Нехватка секса или адреналина, или опасности, или еще чего-то-другого-там.
27. Озлобленность
На себя, на нее, на весь это гребанный мир. Потому что мысли в голове запутанные, мысли неправильные, если просто сравнивать с теми, что должны быть, с теми, которым положено курсировать в голове туда-сюда. Руки ее от себя убирает и говорит, что она нихрена не помогает, она только хуже делает. Должна отталкивать от себя, должна взывать к разуму, должна думать, если он не думает. Хоть кто-то здесь должен соображать здраво.
28. Покой
Он успокаивается рядом с ней, она его заземляет, просто одним своим присутствием помогает найти правильный путь. И он ей за это безмерно благодарен.
29. Разрядка
В ближайшей тесной подсобке, едва задрав платье и расстегнув брюки. Длительностью всего в один перекур; просто чтобы вспомнить, что все по-настоящему, что взаимная ревность беспочвенна, что они друг у друга.
Изабель помаду с губ Алека оттирает пальцами, пока он ее платье одергивает на место.
30. Зависимость
Она не хочет менять одну зависимость на другую. Едва-едва отказавшись от наркотиков, только-только на ноги вставая, упасть в иную, еще более затягивающую зависимость. Ту, от которой избавиться получится сложнее.
Изабель подсознательно понимает, что сажает себя на другой, более тяжелый наркотик, но все же просит Алека остаться с ней, просто быть рядом ночами, просто спать с ней в одной кровати, как в детстве, потому что иначе ей страшно, потому что иначе она боится снова проснуться от ломки, потому что… привыкает, кажется. К рукам, к тому, как он ее к себе прижимает и в глаза заглядывает, обеспокоенный ее состоянием, к дыханию почти что в губы самые.
Зависеть от него начинает, и зависимость эта смертельной кажется. Она без новой дозы уже не выплывет. Там проще будет сдохнуть, кажется.
31. Имена
Негласное правило: он не спрашивает о ее бывших. Не задает вопросов о том, сколько из было, когда и в каких позах. Изабель под боком устраивается, залезая в его кровать несколько раз в неделю — все зависит от того, насколько велик шанс быть пойманными — и лишь единожды, будто случайно, бросает, что никогда не имела привычки засыпать со своими бывшими.
Негласная истина: он все равно ревнует, хотя и молчит. Прижимает к себе ближе и носом в волосы утыкается. Алек знает, что получился бы длинный список имен. Только она пускает его к себе в голову, слабости все показывает и прямой инструкцией — хочешь сделать больно, сюда бей. И он полный идиот, наверное, но все эти имена не имеют никакого смысла.
32. Любовники
Они отношения свои не обсуждают и названий ничему не дают; Изабель прекрасно понимает, что в подобных ситуациях иначе как любовниками их не назвать. Слово почему-то претит. Слово претит, и она думает отчего-то, что Алеку оно тоже не понравится. Он ставит ее на порядок, на несколько порядков выше самого себя, порой, кажется, вообще забывает, что с Джейсом связан, что у него парабатай есть, что тот важнее.
И во взгляде его видит отчетливо: это совсем не то слово.
33. Прикосновения
Это вроде как часть дневной рутины, половину прикосновений ей удается списать на вполне себе невинно-родственные. Чуть дольше задержаться ладонью на ладони, забирая сигареты. Голову на плечо положить, снова и снова разбирая в библиотеке уже зарегистрированные подобные случаи нападений. Он взгляд на нее скашивает предупреждающий; в ответ получает лишь легкую улыбку. Она говорит, что он сам больше внимания к этому всему привлекает, что это все обыденно и нормально, что они и раньше так делали, просто он не замечал. Он не думать старается о том, что даже если она не права, все эти дурацкие секунды просто нужны.
34. Расплата
Рано или поздно придется платить за каждую украденную минуту, за каждое прикосновение, за каждых совсем неродственный поцелуй. До бесконечности не получится все это скрывать.
35. Утра
Запахи сигаретного дыма и кофе смешиваются; неважно, что приходится жертвовать парой часов сна, чтобы все же провести утро вместе, продолжая скрываться от всех и каждого в Институте, продолжая врать всем, кроме друг друга. Их давно не связывают уже исключительно родственные отношения. На ее лице ни грамма косметики, у него волосы растрепанные. И пока коридоры не заполняются нефилимами, можно почти что поверить в то, что они оба нашли свою стабильность, свой ломанный эквивалент счастья.
36. Панические атаки
Психика уже давно ни к черту; психика ни к черту не из-за другого, хотя Алек и пытается вину всегда на себя перетянуть. Они оба с привычных катушек, с давно накатанных рельс слетели. Не из-за связи своей аморальной (почему вообще всех волнует мораль? они друг для друга — все; а вокруг все твердят о какой-то морали), еще раньше. Панические атаки все чаще. Изабель повторяет, что надо просто держаться. Друг за друга; ногтями в кожу; но держаться.
37. Объятия
— Объятия, — говорит Джейс, — это их способ успокоения. Морального, физического, называй как хочешь. Им становится проще, когда они буквально ощущают, что другой жив и рядом. Это вроде как признак паранойи, — поясняет он, делая глоток из стакана и ставя тот на место, — постоянный страх, что с другим что-то случится, что другого отнимут. Их объятия на двоих отличаются от тех, что мы иногда делим втроем. Они просто другие; не спрашивай, большего я все равно не скажу. К тому же, порой мне кажется, что я и сам не до конца это понимаю.