— Сумасшедшая! — вышла Бьянка навстречу ей. — Ты уезжаешь сегодня и не можешь подождать праздника?! Посмотри, я хочу попробовать новую помаду — она, может быть, слишком яркая, но зато подчеркивает огонь в глазах. Мой маленький Франческо в восторге от этого изобретения нашего доктора. Ты не заметила, твой братец начинает понемногу толстеть? Но это ему идет; а вот твой второй брат, кардинал Фердинанд, холодный, расчетливый, — такой противный. Вообрази! Наш, или нет, твой Троило исчез — должно быть, лежит больной где-нибудь в деревне, но ни одна душа не знает где. Я так рассчитывала, что это весельчак своими проказами оживит наш нынешний праздник. Ты тоже остерегайся своего Браччиано — он был здесь у меня и совсем мне не понравился. За годы, что мы не виделись, он сильно изменился — говорит властно, пренебрежительно. А какое презрение по отношению ко мне! Будто он император и весь мир принадлежит ему! Эти несносные, злые мужчины позволяют себе всё, а нам, бедным женщинам, малейшую слабость ставят в упрек. Ты слышала, как Пьетро лютовал против своей жены? Верно, она зашла слишком далеко, стала дерзкая до безумия, и нам всем пришлось даже прекратить всякое общение с ней; но кто он, сам Пьетро — распутнейший из людей! Ему ли проповедовать добродетель?
Так продолжалась эта пустая болтовня еще некоторое время, потом Бьянка с преувеличенным дружелюбием попрощалась с Изабеллой:
— Я знаю, милая герцогиня, ты всегда была моей настоящей подругой, всегда помогала мне советом, я этого никогда не забуду. Если так случится, что тебе понадобится моя помощь, я сумею отблагодарить тебя. — И упорхнула в соседнюю комнату, где ее ждала портниха.
Изабелла не могла не задуматься над некоторыми вещами, которые, помимо ее воли, сами бросались в глаза. Откуда у Бьянки, показавшейся ей сегодня просто невыносимой, такая необъяснимая власть над братом? Великий герцог умен; не так тверд, как Козимо, его отец, но в делах — сильный, несгибаемый человек: он образован, благороден, горд, держится с достоинством и так много делает для своих подданных. «Но разве я сама не стремилась в чем-то подражать этой женщине? — Сердце пронзила досада. — Гордый, мужественный Браччиано имеет полное право презирать меня».
Они уехали. Герцог взял с собой только егерей и надежных слуг, Изабелла — нескольких горничных и старую няню, поскольку супруги хотели жить уединенно в лесном замке. Герцог в зависимости от настроения часто отказывался от соблюдения этикета и знаков своего сословия, чем приводил в смущение окружающих и прислугу, а потом снова неожиданно окунался в самую блестящую роскошь.
В родовом замке хозяев торжественно встретил управляющий, слуги и челядь приветствовали их. Когда Изабелла оказалась у себя в покоях и оглядела из окон лес и зеленые холмы, она подумала: «Что же это такое? Почему всё мне внушает страх: и деревья, и стены, и скалы? Ведь когда я бывала здесь, это уединение радовало меня, а теперь угнетает».
Герцог с супругой верхом отправились в лес. Казалось, Браччиано помолодел здесь, на свежей девственной природе, которую любил с детства. Он подшучивал над угрюмостью супруги, наслаждался тенью, воодушевлялся от звуков рога, в который трубили время от времени из разных уголков леса по его приказанию.
— Здесь так приятно мечтать, — сказал он, — можно представить, как чудесные образы Ариосто и Боярдо из поэтического прошлого встречают нас в сумерках. Не правда ли, поэту здесь было бы довольно уютно?
Они спешились в прелестном месте, где мирно журчал, приглашая к отдыху, маленький родник, который герцог обнаружил и обустроил сам когда-то. Выпили немного вина, и герцог начал фантазировать:
— Ты встречаешь меня здесь в своем костюме амазонки и зеленой шляпе, во всем блеске красоты, как королева Гениевра, ожидающая у этого вот колодца своего Ланселота{106}. Не хватает только весенних птиц, чтобы их пением, полным томления, завершить поэтическую картину… Но тебе отказала сегодня поэтическая шаловливость, и мне приходится фантазировать одному.
— Ты научился в Риме или где-то еще так предаваться поэтическому вдохновению? — спросила Изабелла. — Я никогда раньше не слышала от тебя таких речей.
Браччиано стал серьезным и задумчивым — в его воображении возник прекрасный, яркий женский образ, по сравнению с которым та, что беседовала сейчас с ним, казалась такой ограниченной и неинтересной. Как она далека! Им не суждено быть вместе. Он и прекрасная Виттория скованы жесткими условностями, которые, кажется, не должны были бы иметь над людьми такой всеобъемлющей власти. Самым трагическим свойством сильных натур всегда была необходимость подчиняться условностям и униженно принимать смирение, которое их сердце презирает.