— Новенький? Первый раз в поездку? Ну садись.
Толик сел на стул и засучил рукав. Медсестра стала перевязывать ему руку широкой резиновой лентой. Взгляд Толика упал на страницу раскрытой книги, лежавшей на столе. В глаза бросились строчки: «Страшный грохот, подобный удару грома или пушечному выстрелу, не дал ему договорить. Жоффрей де Пейрак, побелев, вскочил...» Он перевел глаза ниже: несколько раз на странице попалось имя Анжелика. Ясно. Об этой книге он слыхал, девчонки по всему городу трещали. А сам он только кино видел «Анжелика — маркиза ангелов». По его мнению, ерунда. И чего это все в таком восторге от этой Анжелики?
Он посмотрел на самый обрез: 260-я страница. Интересно, сколько же прочитано за сегодняшнее дежурство? Вот работенка, не бей лежачего. Сиди, почитывай «Анжелику». Но тут же он вспомнил, как часто видел такой же белый халат в цехе при каждом даже самом маленьком несчастном случае и во время бесчисленных комиссий и обследований, вспомнил, какой усталой приходит с работы его мать — а она ведь тоже медицинский работник! — и устыдился своей неприязни.
Медсестра тем временем резиновой грушей стала накачивать воздух. Широкие резиновые ленты на его руке стали набухать, раздуваться и все плотнее сжимать руку. И с каждым нажатием груши выше поднимался столбик ртути в приборе. Толик с интересом следил за этими манипуляциями. Он понял, что ему меряют давление — он не раз слышал об этом, но на себе испытывал впервые.
Но вот зашелестел выпускаемый воздух, ртутный столбик стал медленно опадать, и вдруг Толик почувствовал, как резкими толчками запульсировала кровь в его руке, и в такт этим толчкам подскакивала и снова опускалась ртуть на шкале прибора. Он испугался, думая, что это означает какую-то ненормальность в его здоровье, но медсестра уже размотала резиновые ленты на его руке и сказала:
— Иди.
Он поднялся со стула и недоуменно потоптался на месте. Медсестра, видимо, поняла его состояние и улыбнулась.
— Иди, иди. Все в порядке. Давление космонавта.
Юрий Коротков отстранил Толика, и сам сел на его место. Толик следил, как медсестра проделала с ним, а затем и с Николаем Васильевичем ту же процедуру. И каждый раз, когда ртутный столбик спускался до определенного уровня, он начинал двигаться толчками, и Толик вспоминал те неприятные ощущения, которые он испытывал при этом.
Закончив обследование, женщина взяла у Николая Васильевича большой бледно-голубой лист («маршрутку», как потом узнал Толик), поставила на нем огромный лиловый штамп «Допущены» и опять взялась за «Анжелику».
Они снова спустились вниз. Подходя к дежурной комнате, Николай Васильевич сказал:
— Ну, вы идите в кладовку за инструментом, а я к нарядчику, отмечу маршрут.
Они пошли через депо в кладовку. Проходя мимо дверей аппаратного цеха, Толик невольно замедлил шаг. Ему казалось, что вот сейчас откроется дверь и выйдет оттуда или Олег, или Иван Алексеевич, и они вместе пойдут на работу, и никакой поездки не будет.
Но двери не открылись — в это время в цеху еще никого не было из их смены. Юрий оглянулся и, заметив, что он отстал, тоже замедлил шаг.
— Что, тянет еще на старое место? — сочувственно спросил он. — Ничего, привыкнешь.
Они получили в кладовке инструмент: ключи, пассатижи, отвертки на случай мел кого ремонта в пути и вышли из депо.
— А теперь куда? — спросил Толик.
— К дежурному по станции, — ответил Коротков. — Николай Васильевич уже, наверное, ждет нас там.
И верно, он уже их ждал. Когда они пришли, он протянул Короткову небольшой, в половину тетрадного листа, белый листок с широкой желтой полосой с угла на угол. Юрий посмотрел и передал Толику. Тот взглянул и ничего не понял: какие-то цифры, двухзначные, трехзначные. А что они обозначают?
— Предупреждение, — пояснил Юрий. — Вот видишь, здесь указывается место, 670-й километр, а это максимально допустимая скорость 15 километров.
— Наш поезд на девятом пути, — сказал Николай Васильевич. — Уже пришел.
Они взяли свои чемоданчики и вышли на перрон. Ночь уже совсем отступила, но еще повсюду на станции горели фонари и прожектора. Их свет словно притягивал мягкие пушистые снежинки, которые вились возле них, отлетали в сторону, потом возвращались, а может, это были совсем другие, прилетевшие к ним на смену, и, насыщенные светом, медленно опускались на контактные провода, на рельсы и шпалы, на перрон и пустые скамейки, на багажные тележки и сиротливые киоски с синеватыми пирожками за стеклом.