— Хорошо, не приду, — растерянно произнес Толик. — Если уж я так противен...
— Глупый ты, глупый, — перебила его Вера — и, не обращая внимания на осуждающие взгляды прохожих — дескать, надумали среди белого дня на глазах у всех целоваться, совсем распустилась молодежь! — неожиданно обняла Толика, крепко поцеловала в щеку, поднялась и быстро, почти бегом, устремилась вверх по аллее, к стадиону.
Толик ошеломленно посмотрел ей вслед, потер щеку в том месте, куда она его поцеловала, и покачал головой. Вот уж поистине, подумал он, женская душа — загадка.
На свадьбу он, как и обещал, не пошел. Да и не смог бы пойти, если бы даже захотел — они были в поездке и очень неудачной, только в «оборотке» просидели целых пять часов, в доме отдыха локомотивных бригад.
А вскоре он узнал, что Борис Жирнов и Вера, завербовавшись, уехали на строительство БАМа, и от всей души пожелал им счастья.
А весенние заботы все прибавлялись. И одна из самых главных — выпускные школьные экзамены. Они начинались на несколько дней раньше, чем в дневной школе. И, как он узнал, им был положен отпуск, месячный отпуск для подготовки и сдачи экзаменов. Классный руководитель заставил их написать заявления на имя начальника депо, и сам пошел к нему с их заявлениями и справками. Приказ об отпуске должен был появиться со дня на день.
В этот весенний день, явившись в депо в очередную поездку, Толик первым делом посмотрел на доску приказов. Но нужного там не было. Улучив минуту, когда Николай Васильевич был занят чтением очередной инструкции, он одним махом взлетел на второй этаж и сунулся в приемную начальника депо. За столом секретарша, как опытный пулеметчик, отстукивала на машинке очередь за очередью. Машинистка была, видимо, близорука, она так низко нагибалась над машинкой, что видно было только ее облако волос.
— Римма Петровна, — как всегда немного робея в разговоре с людьми гораздо старше по его возрасту, произнес Толик, — скажите, приказа обо мне нет еще?
Светлое облако волос колыхнулось и взлетело вверх над машинкой. Под ним оказалось суховатое морщинистое лицо, немного похожее на печеное яблоко, с добрым прищуром выцветших глаз.
— А-а, Коваленков. Есть приказ, есть. Как раз вот печатаю его.
— А взглянуть можно?
— Не терпится? — понимающе улыбнулась Римма Петровна. — Ну, взгляни.
А Толик уже читал через ее плечо:
«Для сдачи экзаменов на аттестат об окончании средней школы... предоставить отпуск... Аксенову Михаилу... Борисову Петру...» Дальше, дальше... вот оно «Коваленкову Анатолию...»
— Доволен? — спросила Римма Петровна. — Ну и беги, не мешай мне работать.
— Спасибо, Римма Петровна, — уже на ходу выкрикнул Толик. — Конфеты за мной!
В ответ ему раздалась трескучая очередь пишущей машинки.
В комнате ожидания Николай Васильевич встретил его ворчанием. Но Толиком уже овладело какое-то взбудораженно-шутливое настроение. Он вытянулся перед машинистом по стойке «смирно» и приложил руку к виску:
— Товарищ механик! Ваш помощник Анатолий Коваленков отправляется с вами в последний рейс перед месячным перерывом, утвержденным начальством.
Николай Васильевич сердито пожевал губами и вопросительно взглянул на него.
— Чего ты там еще придумал?
— Никак нет, — все так же четко отрапортовал Толик, — не я придумал, а Совет Министров постановил: для сдачи экзаменов способным и старательным ученикам предоставить дополнительный месячный отпуск.
— Так то способным и старательным, — усмехнулся Николай Васильевич. — А ты-то тут при чем?
— Так уж вроде и вовсе ни при чем? — притворно обиделся Толик. — Ну хоть самая малость способностей у меня все же есть? Иначе как бы я смог за два месяца на помощника выучиться?
— Так ведь это от учителя зависит, — спокойно ответил Николай Васильевич. — Вон дрессировщики даже зайцев приучают спички зажигать.
Они уже вышли на перрон. Первые пути пустовали, пассажирских поездов в это время не было, и их поезд оказался ближайшим к вокзалу. Они перешли через пути и пошли вдоль состава. Груз им предстояло вести самый разнообразный, как говорят железнодорожники, состав был сборный. Были тут на платформах какие-то большие серые контейнеры с иностранными буквами на боках, были части непонятной, но, несомненно, огромной конструкции, были закрытые и запломбированные четырехосные «пульманы».
И вдруг Толик остановился и присвистнул: в самой голове поезда были прицеплены три пассажирских «классных» вагона.