— Комсомолец.
— Вот бы и поговорил об этом в своем там комитете. А то только долдоните: «Никто не забыт, ничто не забыто», а своих героев и то не знаете.
— Поговорю, — согласился Толик.
— Николай Заводов его звали. Запомнил?
— Запомнил. На всю жизнь.
— Ну тогда пошли дальше.
Они прошли в другую секцию, потом в третью, четвертую... И везде Иван Алексеевич находил, о чем рассказать молодому человеку, пришедшему на работу в депо. То он показывал цех, где работал первый в городе Герой Социалистического Труда, то они долго простаивали у станка-автомата, шлифующего клапаны контроллера, Иван Алексеевич на минутку отлучился и привел мастера, который изобрел этот станок, экономящий сотни тысяч рублей, и заставил его подробно рассказать о принципах действия станка. При этом он так дотошно расспрашивал и так радовался, будто это именно его деньги сэкономили и именно его тяжелый ручной труд заменили этим машинным.
Кое-где в цехах Толик встречал знакомых. Они радостно приветствовали его, и он заметил, как при этом удовлетворенно поглаживает себя по голове его мастер.
Особенно радостно встретил Толика Саня Чубчик, когда они с мастером пришли в кузницу. Толик не сразу узнал Саню в кожаном фартуке, с черным лицом, на котором блестели только глаза и зубы; он был похож на негра или на черта из преисподней. Саня схватил Толика в объятия и стиснул так, что у того чуть ребра не затрещали.
— Значит, у нас будешь работать? Молодец, Толик! — прокричал Саня, стараясь перекричать шум кузнечного пресса. Но в это время его окрикнул напарник, и он бросился к горну, одарив Толика на прощание еще одной белозубой улыбкой.
— Это хорошо, что люди к тебе так относятся, — сказал Иван Алексеевич, когда они вышли из кузницы, и снова погладил себя по голове. — Значит, уважают тебя. Видимо, душевный ты парень, Анатолий. Это хорошо, — удовлетворенно повторил он.
Напоследок мастер подвел Толика к большой Доске почета.
— Вот, смотри, Анатолий, среди каких людей ты работать будешь. Знай их и уважай. Им почет — по труду. Вот и ты старайся работать так, чтобы заслужить себе место на этой Доске.
Толик внимательно рассматривал портреты знатных людей депо. Одних он хорошо знал, например, соседа по дому, который жил в их же подъезде, только этажом ниже, или Милиного отца, машиниста Голованова. А вот и сам мастер, Иван Алексеевич. Фамилии других он слышал или встречал в городской газете. Рядом с Доской почета висел еще один небольшой стенд. На нем под орденом Ленина было написано: «За доблестный и самоотверженный труд более 250 работников депо награждены орденами и медалями Советского Союза. Из них 12 человек высшей наградой орденом Ленина».
— Ты как, не суеверный? — спросил мастер, заметив, что он рассматривает стенд. — Тринадцатым не хочешь стать?
—А вы? — осмелился на контрвопрос Толик.
— А я уже здесь, десятый.
Толик с удивлением и уважением взглянул на Ивана Алексеевича — шутка ли, кавалер ордена Ленина!
— Нет уж, я лучше подожду немного. А то все-таки несчастливое число.
Мастер усмехнулся.
— Значит, все же веришь в приметы.
— Да не так чтобы очень.
— Ну ладно, давай присядем.
Он поискал глазами, куда бы сесть, подошел к ближайшей колесной паре, уселся на ось и кивком головы подозвал Анатолия. Тот подошел и сел рядом с мастером. Над головами у них проплыл огромный крюк электрического подъемного крана. Из кабинки, откуда-то из-под самого потолка, что-то весело крикнула им белозубая девушка. Иван Алексеевич погрозил ей пальцем, потом полез в верхний кармашек спецовки, достал плоскую жестяную коробочку с небольшим горлышком, завинчивающимся крышкой, отвинтил ее, насыпал на ладонь небольшую кучку серого, как цементная пыль, нюхательного табака, ухватил узловатыми пальцами другой руки щепотку, поднес ее к ноздре и шумно втянул воздух вместе с табаком. Потом проделал такую же процедуру со второй ноздрей, помотал головой, словно собираясь чихнуть, но не чихнул и протянул табакерку Толику.
— Угощайся, Анатолий.
Тот из интереса тоже насыпал себе щепотку на ладонь. Подражая мастеру, шумно втянул в себя воздух. Табак пролетел сквозь нос и почему-то оказался во рту. Впрочем, нет, пролетел он не весь, часть его осталась в носу и жгла там, как перцем. Талик широко открыл рот и стал судорожно глотать воздух: