— Ну вот и хорошо, ну вот и ладно, — успокаивающе погладила по плечу соседка мать Толика. — Хоть полмесяца спокойно без шума и скандала поживете. А там, бог даст, и совсем его посадят.
Мать промолчала.
— Пойдем-ка домой, — одернул соседку муж. — Дай людям отдохнуть.
— И правда, усните-ка, голубушка, полегче будет. Сон — он все лечит!
— Пойдем, пойдем, — потянул ее муж.
Как только за ними захлопнулась дверь, мать, неожиданно для Толика, уронила голову на руки и заплакала навзрыд.
— Что ты, что ты? Ну успокойся, ма-а, — утешал ее растерявшийся, не ожидавший этого, Толик. — Ну, купим все снова. Суд заставит его заплатить. Ну перестань!
Так же неожиданно, как и начала, мать перестала плакать.
— Ничего-то ты, Анатолий, не понимаешь. Ведь двадцать лет с ним прожито. И любила его, и он меня... И счастливы были. А последние пять лет... Сначала прощала ему. А теперь больше не могу. Нет, не могу.
— И подавай на развод! Не нужен он нам такой! И без него проживем. Я работать пойду, десятый класс в вечерней школе кончу! Не пропадем!
— Если бы только в этом дело было. Но ты прав, дальше так жить нельзя. Он не только мою, но и твою жизнь калечит, а этого ни простить, ни допустить я не могу!
— И не прощай! Проживем и без него больно хорошо!
— Конечно, сынок, проживем. И школу тебе бросать совершенно ни к чему, я пока в состоянии заработать на двоих. Ну, кое в чем ужмемся немного.
Толик не стал спорить, но про себя окончательно решил, что, если мать разойдется с отцом, он обязательно сразу же поступит на работу.
Мать вздохнула и поднялась.
— Светает уже. Убраться да и на работу. Ты как, в школу-то пойдешь?
У Толика уже начинала болеть голова, не вся, а почему-то только левая половина, словно кто настойчиво и старательно вбивал в мозги гвоздь. Конечно, сидеть на уроках с такой головной болью будет нелегко, но и оставаться дома одному после всего того, что было, пожалуй, еще тяжелее.
И вот он сидит с больной головой уже пятый урок. А к домашним неприятностям добавились новые. Нет, двойка по алгебре его беспокоила не больше, чем, скажем, соседскую кошку полет американских астронавтов на луну, а вот разговор с Милой Головановой оставил в душе неприятную царапину. Но главное — отец, отец!
Толик попытался представить его веселым, ласковым — ведь был же он таким когда-то, был! — и не смог. Все закрывало злобно перекошенное лицо с мутно-пьяным взглядом.
Как давно это началось, Толик и не помнит. Пожалуй, лет пять-шесть назад. Ну да, он учился тогда в четвертом классе. Отец все чаще и чаще стал приходить домой навеселе, приносил ему шоколадку или горсть конфет. Мать встречала его хмуро, а он ласково обнимал ее за плечи и уговаривал:
— Ну, не хмурься, Нинуша! Подумаешь, выпил немного с друзьями, беда какая!
Или оправдывался:
— Ты же знаешь, какая у меня работа (он работал тогда прорабом в строительном управлении). Объект скоро сдавать, а тут то одного нет, то другого. Все приходится доставать, а без бутылки и гвоздя не выбьешь.
Сегодня он угощает, завтра — его. То с мастером выпьет, то с кладовщиком. Не раз ему говорила мать:
— Смотри, Николай, достукаешься ты! Выгонят с работы.
А он только отмахивался:
— В наше время новостроек такими специалистами, как я, не бросаются. А уволят — не хуже место найду.
— Ха, наказали! Да я теперь больше получаю, чем на прежнем месте!
Может быть, он и действительно получал больше, но домой приносил все меньше и меньше, а пьяным приходил все чаще и чаще. И в ответ на упреки жены уже не оправдывался, а резко огрызался:
— Отстань! Надоела! Не маленький, сам знаю, что делаю. На работе морали читают и дома еще!
А потом начались скандалы. С дикими ругательствами, угрозами и, наконец, с побоями. Несколько раз Толику с матерью приходилось спасаться у соседей. И вот вчера...