Гавриил. Не суйте нос не в свои дела.
Михаэла. Ну, знаете ли…
Гавриил. Молчать!
Михаил (Гавриилу). Вы у меня сейчас так схлопочете!
Петр. Господа! Я попросил бы быть сдержаннее!
Смерть. Вот-вот, и я о том же: о сдержанности. А мне с моим ремеслом она нужна, быть может, как никому другому. Без чувства меры я стану просто палачом, сама буду в ужасе от дела рук своих — как уже не раз бывало. И если мировая бойня повторится вновь…
Михаэла. Успокойтесь, госпожа Смерть. Положитесь на Бога, и страх уступит место надежде.
Петр. Воистину так, милое дитя. (Ангелу.) Вы занесли это в протокол?
Ангел (записывая). Та-ак: «страх…
Петр. …уступит место надежде». (Смотрит на дверь к Богу.) Да, понадеемся все на Господа Бога нашего.
Смерть (Петру). Тем не менее позвольте мне поговорить со Всемогущим.
Михаэла. Прошу прощения, госпожа Смерть, но я первая. Впрочем, можем и вместе зайти.
Гавриил. Нет!
Петр. Должен огорчить вас: в настоящий момент Господь не принимает. (Смерти.) К тому же вы, кажется, говорили, что у вас работы по горло?
Смерть. О, мне ее не надолго хватит, если эти господа будут так чертовски легкомысленны.
Михаил. Чертовски?
Смерть (подходя к лифту). Не берите в голову, генерал. Это так… каламбурчик. Можете повторить его в офицерском клубе. (Кивнув в знак прощания.) Ваше превосходительство. Господа. (Садясь в лифт, Михаэле.) Пока, малышка.
Михаил. Мрачная особа.
Михаэла. Сейчас мне ее почему-то стало жалко.
Гавриил. Ваше превосходительство должны были влепить ей как минимум строгача. Или наряд вне очереди.
Петр. Ну, она работник проверенный. В принципе это не более чем досадный срыв. Что и говорить: работа у нее не сахар. (Михаэле.) Ну-с, а что прикажете делать с вами?
Михаэла. Позвольте мне дождаться Господа Бога. Хоть когда-нибудь он освободится.
Петр (кашлянув). Насчет точного срока ничего не могу сказать.
Михаэла. Вы не волнуйтесь: я терпеливая.
Михаил. А знаешь что? Давай-ка я тебе покажу небо!
Петр. Архангел Михаил!
Михаил. О, только с самыми благочестивыми намерениями. Слово офицера.
Гавриил. Нельзя. Согласно правилам безопасности, допуск во внутреннее небо имеют лишь святые и покойные.
Михаэла. Какая жалость!
Михаил. Ваше превосходительство! А если в порядке исключения? Уж райские-то кущи можно показать?
Петр. Только не в это время года: как раз созревают райские яблоки… Нет, нет, ни за что. (Обрадованно, Михаилу.) Да и не вы ли сами объявили кущи секретной зоной?
Михаэла (Михаилу). Неужели вправду вы?
Михаил. Я отменю этот приказ.
Гавриил. Извините, генерал, но данная территория подконтрольна штабу и стать гражданским объектом может лишь с распоряжения верховного главнокомандующего.
Петр. А я еще раньше сказал, что не желаю влезать в военные дела.
Ангел (записывает).…не желаю влезать в военные дела…
Петр. Это писать не надо. Вот что — проводите гостью в мою опочивальню; пусть отдохнет с дороги.
Михаэла. Я ни капельки не устала, господин Петр. К тому же вдруг Господь все-таки выкроит для меня минуточку…
Петр. Во всяком случае, не сейчас. (Указывая на альков.) Прошу.
Ангел. Идемте. (Ведет Михаэлу в альков, где разбирает постель; пока он занят постелью, Михаэла восхищенно смотрит в окно.)
Михаил. Небесное создание.
Гавриил. Пока что у меня нет уверенности, что оно хотя бы земное.
Петр. Какое же еще?
Михаил (со смехом). Дьявольское, что ли?
Гавриил. Все возможно. Вы же знаете: с тех пор как мы предоставили аду определенную автономию, он подкладывает нам одну свинью за другой.
Михаил. Такой очаровательной, так сказать, свиньи он нам что-то еще не подкладывал. Да и зачем ему? Его, как вы выразились, «определенная автономия» и так уже граничит с полным суверенитетом. Черт обнаглел до такой степени, что уже замахивается на нашу власть!