Как спать укладывала?
Как, обнимая, переходила на идиш?
Как пекла сухое, твердое (долго хранилось) печенье – ромбиками, с корицей?
Как высовывалась из окна и на весь двор звала обедать?
Как сидела у кровати и держала за руку, когда росла температура (протирала водкой, чтобы жар спал)?
Как смотрела, когда, подрастая, начал грубить?
И вдруг она попала в больницу. Первый раз в жизни. Я даже не помню, чтобы баба Эся до того дня болела.
Больница была по дороге в школу. Мама ходила в больницу каждый день, говорила, что мне тоже надо бы зайти. Но куда торопиться? В детстве есть более важные и интересные дела.
Думал – успею. Не успел. И, когда баба Эся умерла, я даже не сразу…
Пришел из школы. Стыдно, но где-то на самом донышке души, в самом-самом темном ее закоулке даже радость сидела, поскольку можно было уйти с уроков пораньше.
Открыл дверь, вошел в комнату. Она лежала.
Как-то разом, мгновенно, наотмашь шарахнуло невыносимое чувство, жуткое. Чувство ужаса перед непостижимым…
Я убежал в папин кабинет, меня била истерика. Долго. Очень долго. Это была бесконечная истерика, она не останавливалась часами. Если бы такое случилось в нынешние времена, родители наверняка повели бы ребенка ко всяческим детским психологам, психиатрам и психоаналитикам.
И, может быть, то, что я потерял бабушку, было даже не главным (не хочется такое понимать, но это так).
Впервые физически, нутром я ощутил смерть, неизбежность смерти.
А то, что нет больше родной моей бабы Эси, я почувствовал, пережил, осознал уже потом, позже.
Когда привычно, рефлекторно хотел позвать – и осекался.
Я повзрослел после смерти бабушки, стал другим. И я гораздо лучше помню себя после этого. И школу, и дом, и всех вокруг…
Фото с вкладки 1
“С парадного фотопортрета в картонной рамке с золотым тиснением на нас глядит холодноватым взором записной франт”. Дед Исаак.
“1908 года декабря 23 дня. Ученицы пятого класса гимназии Г-жи П. Н. Юренъ”. Баба Роза в верхнем ряду справа.
“Такой бабы Эси я не знал и даже не подозревал о ее существовании”, 1912 год.
“Деда Ефима я не застал: он умер до моего рождения”. Вверху: дед Ефим – справа. Внизу: первый слева, с братьями, отцом и дедом.
“В канун войны отец поступил в аспирантуру мехмата”.
“Мама поступила в университет в июне сорок первого, когда отец уже ушел на фронт”.
С однополчанами, 1943 год. Отец – первый справа.
Родители перед Парком культуры, 1 мая 1960 года.
С мамой в нашем дворе, 1956 год. Наш деревянный дом у Палихи давно снесли, тополя еще живы.
С мамой, папой и бабой Розой на Патриарших прудах, 1957 год.
“Старший брат все школьные годы был круглым отличником”, 1957 год.
“До школы гулял в маленькой частной детской группе по саду ЦДСА”. Справа от меня – Сашка (Александр Давыдов), 1960 год.
“Рос я ребенком задумчивым и покладистым, звезд с неба не хватал”. Фото 1959 года.
“…Баба Эся была в моей жизни всегда, каждый день – с самого первого”. С бабушкой и братом, 1960 год.
Изображая прилежание. Во французской спецшколе, 1962 год.
“Летом мы весело и безмятежно стояли под Москвой школьным палаточным лагерем”, 1967 год.
Девятый класс. Вторая школа
Объяснение в любви в 23 частях
Необходимое предуведомление
Логика была математически безупречной – все-таки звонили из физматшколы.
К полувековому юбилею готовился том воспоминаний выпускников знаменитой московской Второй школы. Коль скоро я выпускник, да еще последнего перед ее разгромом 1970 года, и при всем при том в некотором смысле писатель, то сами небеса велят мне поучаствовать в этой достойной акции.
Но, видно, небеса тогда не очень велели. Ничего я не написал.
Прошло еще пять лет, вышла объемистая книжка воспоминаний выпускников и учителей. Школа отмечала следующий, уже не столь круглый юбилей.
Мы пили чай (не только) в кабинете нашего легендарного директора Владимира Федоровича Овчинникова.
Потом с однокашниками и нашим классным Яковом Васильевичем Мозгановым в кстати подвернувшейся забегаловке ели, пили, пели, вспоминали.