– Что? – Доронин вытянулся в струну. И если бы не хлопок ладони руки Бокия по столу, неизвестно, что бы произошло далее.
Глеб Иванович внимательно, цепко рассматривал старика. Да, таких прямых слов даже он не ожидал услышать из уст данного тщедушного субъекта, не то что Доронин.
– Мы вас внимательно слушаем. Продолжите мысль, пожалуйста.
– Извольте. Факты и только факты. Начнем с простого. Гражданин Канегиссер совершает убийство в людном месте, при наличии огромного скопления свидетелей. И на глазах личной охраны господина… Простите, товарища Урицкого. Причина? Я имею в виду не личные мотивы. Они имеют к делу отношение, но не сейчас. Я говорю о месте совершения преступления. Почему именно в данном месте Канегиссер решил исполнить свой план? Ведь господин студент мог убить Моисея Соломоновича при других, более располагающих к уходу с места преступления, обстоятельствах. К примеру, на улице. В переулке. В подъезде. Вечером. Утром. Где угодно. Когда угодно. Без свидетелей. С глазу на глаз с жертвой. Однако убийца совершает преступление в самом людном, в самом небезопасном для задуманного плана месте, какое только можно себе представить. При этом молодой человек абсолютно не заботится о путях отхода. Точнее, заботится, но как-то странно. Я уже говорил Демьяну Федоровичу…
– О Невском? – перебил Бокий. – Знаю.
– Что ж, в таком случае повторяться не стану. Только то, о чем я вам сейчас говорю, господа, аксиома! Простите, но мне в моей долгой следственной практике с подобного рода бестолковостью до сего случая довелось столкнуться только один раз. Тогда преступник, кстати, оказался душевнобольным. Второе. Скажите, сколько нужно времени, чтобы пересечь пешком Дворцовую площадь в направлении Миллионной? Можете не говорить. Минуты три, от силы пять. А на велосипеде?
Озеровский взглянул на Доронина, тот пожал плечами:
– Я такой штуковиной отродясь не пользовался.
– Минута, – предположил Бокий, – самое большее полторы.
– Именно. – Аристарх Викентьевич повернул голову в сторону начальства. – А теперь считайте. Фролов и Шматко вбежали в помещение сразу после выстрела. Наверняка они в дверях едва не столкнулись с убийцей. Следите за моей логикой. И Фролов, и Шматко – люди военные, опытные, звук выстрела распознали сразу. Потому-то и бросились в здание комиссариата. Однако не обратили никакого внимания на личность, что покидала помещение. Как по мне, сие странно. Далее. По их показаниям, они первыми, не считая швейцара и просителей, обнаружили тело товарища Урицкого. По словам Шматко, Моисей Соломонович скончался у них на руках. Потом бездыханное тело передали другим чекистам. Минимум минута! Акцентирую внимание на слове минимум. – Доронин поморщился, опять непонятное словечко, но промолчал. – Хотя, думаю, прошло минуты две. Заметьте, Шматко и Фролов дождались, пока другие сотрудники комиссариата не спустились с верхнего этажа. Далее чекисты кинулись к машине. За ними увязалась охрана комиссариата. Сели вчетвером. Завели двигатель. Еще минута! Проскочили Дворцовую площадь. Свернули в Машков переулок, оттуда сразу же направились на Миллионную. Сколько у них на все ушло времени в целом до этого момента?
Бокий вторично бросил взгляд на Доронина. Тот потер скуластый, крепкий подбородок.
– Минут… – вскоре послышался недовольный голос матроса. Он никак не мог воспринять слова Озеровского, – пять… Нет, четыре. Пять, если, конечно, пришлось заводить мотор.
– Именно. Берем показания Шматко. – Аристарх Викентьевич с разрешения Бокия взял со стола протоколы допросов чекистов. Глянул в них, нашел искомое. – «Мы выбежали на улицу, сели в авто, завели двигатель…»
Глеб Иванович тоже посмотрел в текст.
– Да, действительно, они заводили двигатель.
– А это с минуту, – тут же уточнил Доронин, – знаю я, как Пантелей заводит: раз двадцать ручку прокрутит. Техник из него еще тот.
– Итого пять минут, – тихо проговорил Озеровский, внимательно наблюдая за Бокием. – Отнимаем от них две, что понадобились убийце на исчезновение с Дворцовой площади. Остается чистых три минуты. Три! За такое время Канегиссер мог преспокойно исчезнуть в проходных дворах. Однако он, вне всякой логики, сломя голову несется по пустой Миллионной, никуда не сворачивая.
– Паника, – предположил Глеб Иванович.
– Сомнительно. На допросе преступник вел себя совершенно уравновешенно. Что, кстати, тоже само по себе странно.